Имя С. Д. Довлатова прозвучало в литературных кругах в конце 60-х годов. Писатели той эпохи на страницах своих произведений поднимали острые, наболевшие вопросы, связанные с недавним истори­ческим прошлым России, осмысливали современ­ность. Важной особенностью как литературной, так и общественной жизни страны того времени являлась полемика, основная цель которой состояла в том, что­бы отстоять право писателей на отражение правды об отрицательных сторонах жизни, о реальном положе­нии вещей в Советском государстве. Это время стало периодом бескровных репрессий, многие писатели и поэты подверглись гонениям за свободолюбие, отра­жение в своем творчестве взглядов, противоречащих общепринятой установке на воспевание социалисти­ческого отечества. Творческая интеллигенция выну­ждена была уходить в кочегары, дворники, эмигриро­вать из страны, дабы не становиться «придворными поэтами», воспевающими коммунистическую идео­логию.

Проза Сергея Довлатова, запечатлевшая людей свободомыслящих, не принятых официальной иерар­хией, не соответствовала канонам социалистической литературы, не была официально признана в Совет­ском Союзе. Чтобы произведения увидели свет, писа­тель вынужден был эмигрировать.

В 60-е годы Довлатов начал работу над автобиогра­фичной повестью «Зона», которую в России опубли­ковали лишь в середине 80-х годов. Некоторое время писатель служил охранником лагерей, и «Зона» отра­жает его своеобразное восприятие жизни людей по ту и по эту сторону свободы. Он разрушил традиционные представления о противопоставлении заключенных и охранников, имевшие две трактовки. С позиций «по­рядочного» общества каторжник является «чудови­щем, исчадием ада, а полицейский, следовательно, — героем, моралистом, яркой творческой личностью». А с противоположной точки зрения, каторжник «яв­ляется фигурой страдающей, трагической, заслужи­вающей жалости и восхищения. Охранник — злодей, воплощение жестокости и насилия».

Своеобразие повести Довлатова состояло в том, что он показал отношения заключенный — охранник с третьей, неожиданной стороны. «Я обнаружил пора­зительное сходство между лагерем и волей... Мы гово­рили на одном приблатненном языке. Распевали оди­наковые сентиментальные песни. Претерпевали одни и те же лишения. Мы даже выглядели одинаково... Мы были очень похожи и даже — взаимозаменяемы. Почти любой заключенный годился на роль охранни­ка. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы». Эта мысль лейтмотивом проходит через всю повесть. Довлатов показывает, насколько тонка грань той и этой жизни: «Разве у тебя внутри не сидит грабитель и аферист? Разве ты мысленно не убил, не ограбил? Или, как минимум, не изнасиловал?», — спрашивает своего напарника Борис Алиханов, от чьего имени ве­дется рассказ. Более того, автор поражен похожестью двух противоположных миров.



























 




























Довлатов пишет так: «Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить... Мир был ужасен. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропор­ции. Соотношение добра и зла, горя и радости — оста­валось неизменным».

Мир зоны представляется писателю уменьшенной копией модели государства, подразумевающей свою классовую иерархию, свои законы, идентичные с го­сударственными. Подобная параллель в годы созда­ния произведения выглядела неслыханной дерзо­стью, даже преступлением, поэтому вполне законо­мерным является запрет на опубликование повести Довлатова в Советском Союзе.

Что такое свобода и несвобода? Над этим вопросом писатель размышляет на протяжении всего повество­вания. В его рассуждениях эти понятия теряют четко очерченные границы, как и все остальное в повести, они становятся взаимозаменямыми. Вроде бы ситуа­ция не может истолковываться двояко: преступники, находящиеся под охраной, несвободны. Охраняющий их конвой, напротив, находится на свободе. Но у геро­ев повести часто возникает противоположное ощуще­ние. Так, показательным является эпизод противо­стояния охранника Алиханова и рецидивиста Купцо­ва, который отказывается выходить на работу в соответствии со своим «высоким» положением вора в законе. После долгой и упорной борьбы Алиханов вро­де бы добивается согласия Купцова выйти на лесопо­вал, но как только в руках у него оказывается топор, он отрубает себе левую кисть. Таким образом, внут­ренняя свобода Купцова реальнее, чем внешняя сво­бода Алиханова, который вынужден делать то, что противоречит его внутренним убеждениям.

Тема свободы человеческой личности поднималась в разные периоды разными писателями, но Довлатов, пожалуй, единственный из них раскрыл эту мысль та­ким необычным способом — с позиций взаимозаме­няемости. Он показал, что человек сам выбирает для себя свободу или несвободу независимо от условий су­ществования.