Русские религиозные философы XIX века создали мало
совершенных произведений, которые могли бы читаться сейчас и
последующими поколениями, как книги классические. Как и многие из
них, Чаадаев не написал ни одной настоящей книги и выразил свои
блестящие интуиции лишь в статьях и в письмах. Тем самым мы
вплотную подходим к необходимости изучения его переписки.
Эпистолярный жанр сейчас, увы, вымер, ибо цивилизация
предлагает нам гораздо более совершенные средства коммуникаций.
Эпоха, в которую жил Чаадаев, была, напротив, поистине
"эпистолярной эпохой". Этот жанр был неотделим от богатых традиций
русской словесности, ибо письма были не только, да и не столько
средством общения, сколько способом самовыражения - письма
переписывались, читались разными людьми, а подчас становились
достоянием нации. В этом случае автор мог получить на письмо
несколько откликов.

Писали все, всем и обо всем: в письмах обменивались светскими
сплетнями, мнениями; сообщали о семейных делах, а порой и
излагали свои идеи и убеждения.
Чаадаев испытывал непреодолимое влечение к эпистолярному
жанру. Это отчасти объясняется характерной чертой его философского
мышления - диалогичностью, потребностью в контрмнении,
свойственной философам "сократовского типа", непременно
нуждающимся в слушателе, который не просто внимал бы слову
учителя, а был бы его оппонентом и собеседником, спорил бы с ним,
приводя все новые и новые аргументы и контраргументы, разбивая
слету его доводы и который мог бы прекратить спор только
окончательно физически обессилев.
Были ли у Чаадаева такие собеседники? Похоже, что нет. Был
друг, гениальный Пушкин, но, по словам самого Чаадаева, "мозг
поэта построен иначе".

Казалось бы с кем еще полемизировать западнику Чаадаеву, как
не со славянофилами? Ан нет. И хотя почти все они, в особенности
А.С.Хомяков, были любители поспорить и считались сильными
"диалектиками", с точки зрения Чаадаева, они спорили не для поиска
истины, а пытаясь убедить противника в истинности своих убеждений,
"обратить его в свою веру". Чаадаев же считал, что истина еще не
найдена. Далее, в отличие от славянофилов, он был первым русским
национальным философом. Тем самым, он был обречен на непонимание
со стороны современников. "Первый", неважно, живет ли он в
демократических Афинах или в самодержавной России, всегда получает
ярлык преступника или сумасшедшего. А чаще всего - оба.
Именно поэтому знаменитая резолюция Николая I, наложенная им
на "Философическое письмо": "Нахожу содержание оной смесью
дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного" - попала в самую
точку, вынеся окончательный приговор преобладающего, увы,
общественного мнения.
Иной приговоренный, не вынеся позора, и впрямь лишился бы
рассудка, а то и вовсе наложил бы на себя руки, Чаадаев же не без
некоторого удовольствия принял - "по высочайшему повелению и по
собственной милости" - официальную роль безумца, приговаривая, по
словам С.В.Энгельгардт, о своем "блестящем безумии".
Итак, Чаадаев тяготел к своему излюбленному жанру
литературно-философского творчества независимо от официального
запрета выступать в печати и даже независимо от тогдашней моды
вести переписку.

Более или менее полное знакомство с эпистолярным наследием
Чаадаева убеждает в том, что его письма - преобладающая и
органическая часть его творческого наследия вообще. И ведь основные
его философские статьи имеют форму писем - достаточно вспомнить
"Философические письма", "Письмо из Адратова в Париж", "Выписку из
письма неизвестного к неизвестной".
И даже там, где отсутствует упоминание о "письме", Чаадаев
постоянно обращается к воображаемому читателю, словно продолжая
начатую с ним беседу.



 





Теперь мы можем уверенно заключить, что без писем Чаадаева -
нет Чаадаева. Он сам относился к ним очень серьезно: некоторые из
них писал подолгу, потом снимал копии и распространял среди друзей
и знакомых. Видимо не только с "Философическим письмом" к
Е.Д.Пановой и письмом к Вяземскому от 1847 года случалось так, что
адресат получал обращенное к нему послание в последнюю очередь или
вовсе не получал.
Однако, если учесть, что многие письма Чаадаев адресовал
последующим поколениям, будучи не в силах "обращаться к рыбам
морским, к птицам небесным" и не рассчитывая на понимание со
стороны современников, ибо говорил: "Моя страна не упустит
подтвердить мою систему", некоторые письма можно считать
"дошедшими до адресата" только сейчас.

Перейдем же к рассмотрению писем, написанных до 1826 года.

Эти письма не представляют интереса для исследователя
философских воззрений П.Я., во-первых потому, что в это время
только начинала формироваться его личность как мыслителя, шло
становление характера и накопление знаний. Во-вторых, если он и
занимался философствованием в это время, то только наедине с
собою, так как ему еще нечем было поделиться даже с близкими
друзьями.

Однако письма содержат весьма интересные сведения о жизни и
нравах молодого дворянства того времени. Как и большинство молодых
дворян, живущих в городе, появляющихся в свете и ничем
определенным не занимающихся, Чаадаев бал вынужден решать свои фи-
нансовые проблемы посредством поместных крестьян своего брата.
Это, помимо обычного осведомления о здоровье близких, становится
главным поводом и целью написания письма. Особенно ярко это видно
в письмах из-за границы, основным предметом которых является
разрешение различных финансовых трудностей.
Если говорить обобщенно, то вся переписка П.Я. этих лет
касается в основном вопросов личных, семейных, не связанных с
общественно-политическими событиями того времени. Тем не менее в
этих письмах проявляется страсть Чаадаева к беседам, зачастую
пустым, в чем он сам признается в письме к брату Михаилу 25 марта
1820 года.
По старой армейской традиции, Чаадаев частенько рассказывает
в письмах о курьезных случаях, происшедших на службе, или
пересказывает свежие сплетни.

Во время путешествия П.Я. регулярно переписывается с братом,
с друзьями. Несмотря на все трудности доставки, вызванные
постоянно меняющимися адресами странника, описание чего и является
предметом переписки, она была достаточно активной и поддерживалась
самим Чаадаевым, требовавшим от брата денег в каждом письме.
Пересылка писем, денег или книг сопровождалась отдельными
посланиями посредников друг к другу; остается лишь удивляться
сколько сил, бумаги и чернил ими на это затрачивалось. И все же
деньги П.Я. регулярно получал и молниеносно тратил, что позволило
ему объехать всю Европу, жить безбедно в Лондоне, Париже, Берне,
Женеве, Милане, Карлсбаде и Дрездене, пополнять свою обширную
библиотеку. Нет сомнений, во время путешествия Чаадаев получил
массу впечатлений и информации к размышлению, в эти годы зародился
новый, религиозный философски-исторический взгляд на мир.
Тем не менее, в письмах об этом ни слова, Чаадаеве
обременял себя подробным описанием пунктов путешествия и не
делился впечатлениями, безусловно яркими, ограничиваясь сухими
сообщениями о маршруте своего вояжа и происшедших встречах.
Что же потянуло молодого Чаадаева, вышедшего в отставку, и
решившего посмотреть на мир, направиться именно в Западную Европу?
Конечно, Европа это Старый свет, сердце всего мира, духовное его
сосредоточие и идейный полюс, но Чаадаева, охваченного в те годы
просветительскими, рационалистическими и свободолюбивыми
воззрениями, привлекала та атмосфера, в которой творили и мыслили
философы Кант, Фихте, Шеллинг, Ламенне, философия которых весьма
занимала тогда Чаадаева.