К 1829 г. относятся первый очерк “Демона” и стихотворение “Монолог”, предвещающее “Думу”. Поэт сравнивает свою жизнь с осенним днем, и рисует “измученную душу” Демона, живущего без веры, с презрением и равнодушием ко “всему на свете”. В “Монологе” изображаются “дети севера”, их “пасмурная жизнь”, “пустые бури”, без “любви и дружбы сладкой”.

В марте 1830 вольные порядки Московского пансиона вызвали недовольство Николая I, посетившего пансион весной, и по указу Сената пансион был преобразован в гимназию. Лето 1830 г. Лермонтов проводит в подмосковном поместье брата бабушки, Столыпина, в том же году после сдачи экзаменов он был зачислен на нравственно-политическое отделение Московского университета. К этому времени относится первое сильное юношеское увлечение поэта Екатериной Александровной Сушковой (1812 – 1868), с которой он познакомился у своей приятельницы А. М. Верещагиной. С Сушковой связан лирический “цикл” 1830 г.: ”К Сушковой”, “Нищий”, “Стансы” (“Взгляни, как мой спокоен взор...”), “Ночь”, “Подражание Байрону” (“У ног твоих не забывал...”), “Я не люблю тебя: страстей...” и др. Сушкова, впоследствии Хвостова, много лет спустя после события оставила записки об этом знакомстве, содержащие настоящий “роман”, распадающийся на две части: в первой — она — торжествующая и насмешливая героиня; во второй — холодный и даже жестоко мстительный герой, Лермонтов. В первой части Сушкова изобразила поэта в недуге безнадежной страсти и даже приписала себе стихотворение, посвященное Лермонтовым другой девице — Вареньке Лопухиной.

По-видимому, несколько позднее Лермонтов переживает еще более сильное, хотя и кратковременное чувство к Наталье Федоровне Ивановой (1813 – 1875), дочери драматурга Ф. Ф. Иванова; стихотворения так называемого ивановского цикла: “Н. Ф. И... вой”, “Н. Ф. И.”, “Романс к И...”, “К*” (“Я не унижусь пред тобою...”) и др. отличаются повышенной драматичностью, включая мотивы любовной измены и гибели; общие контуры романа с Ивановой отразились в драме “Странный человек”.


 






Третьим по времени адресатом лирических стихов Лермонтова начала 1830-х гг. была Варвара Александровна Лопухина (1815 – 1851), в замужестве Бахметева, сестра его товарища по университету, соседка по московской квартире на Малой Молчановке, к которой он питал до конца жизни едва ли не самое глубокое чувство, когда-либо вызванное в нем женщиной. Чувство к ней Лермонтова оказалось самым сильным и продолжительным; по мнению близкого к поэту А. П. Шан-Гирея, Лермонтов “едва ли не сохранил... его до самой смерти своей”. Лопухина была адресатом или прототипом как в ранних стихах: “К. Л.” (“У ног других не забывал...”, 1831), “Она негордой красотою...”, 1832, и др., так и поздних произведений: “Валерик”, посвящение к VI редакции “Демона”; в стихотворении “Нет, не тебя так пылко я люблю”, в “Княгине Лиговской” (Вера) и др.

Летом 1830 г. внимание поэта сосредоточилось на личности и поэзии Байрона. Он впервые сравнивает себя с английским поэтом, осознает родство своего нравственного мира с байроновским, посвящает несколько стихотворений польской революции. Это говорит о том, что увлечение поэта “черноокой” красавицей Сушковой, не было таким всепоглощающим и трагическим, как это рисует сама героиня. Этот “роман” внес новую горечь в душу поэта, за ним последовала действительно жестокая месть — один из его ответов на людское бессердечие, легкомысленно отравлявшее его “ребяческие дни”, гасившее в его душе “огонь божественный”. С сентября 1830 г. Лермонтов числится студентом московского университета сначала на “нравственно-политическом отделении”, потом на “словесном”. Университетское преподавание того времени не могло способствовать умственному развитию молодежи; студенты в аудиториях немногим отличались от школьников. Серьезная умственная жизнь развивалась за стенами университета, в студенческих кружках, но Лермонтов не сходится ни с одним из них. У него, несомненно, больше склонности к светскому обществу, чем к отвлеченным товарищеским беседам. По природе своей он наблюдатель. У него давно уже исчезло чувство юной, ничем не омраченной доверчивости, охладела способность отзываться на чувство дружбы, на малейшие проблески симпатии. Его нравственный мир отличался от нравственного мира его товарищей. Он не менее их уважал университет: “светлый храм науки” он называет “святым местом”, описывая отчаянное пренебрежение студентов к жрецам этого храма. Он знает и о философских заносчивых “спорах” молодежи, но сам не принимает в них участия. Он, вероятно, даже не был знаком с самым горячим спорщиком — знаменитым впоследствии критиком, хотя один из героев его студенческой драмы “Странный человек” носил фамилию Белинский. Эта драма доказывает интерес поэта к надеждам и идеалам тогдашних лучших современных людей. Главный ее герой, Владимир, это воплощение самого автора, его устами поэт откровенно сознается в мучительном противоречии своей натуры. Владимир осознает эгоизм и ничтожество людей — и все-таки не может покинуть их общество: “когда я один, то мне кажется, что никто меня не любит, никто не заботится обо мне, — и это так тяжело!” Еще важнее драма как выражение общественных идей поэта. Мужик рассказывает Владимиру и его другу, Белинскому — противникам крепостного права, — о жестокостях помещицы и о других крестьянских невзгодах. Рассказ приводит Владимира в гнев, вырывает у него крик: “О мое отечество! мое отечество!”, — а Белинского заставляет практически помочь мужикам.

Для поэтической деятельности Лермонтова университетские годы оказались в высшей степени плодотворны. Талант его зрел быстро, духовный мир определялся резко. Поэт усердно посещает московские салоны, балы, маскарады. Он знает действительную цену этих развлечений, но умеет быть веселым, разделять удовольствия других. Поверхностным наблюдателям казалась совершенно неестественной бурная и гордая поэзия Лермонтова при его светских талантах. Они готовы были демонизм и разочарование его счесть “драпировкой”, “веселый, непринужденный вид” признать истинно лермонтовским свойством, а жгучую “тоску” и “злость” его стихов — притворством и условным поэтическим маскарадом. Но именно поэзия и была искренним отголоском лермонтовских настроений. “Меня спасало вдохновенье от мелочных сует”, — писал он и отдавался творчеству, как единственному чистому и высокому наслаждению. “Свет”, по его мнению, все нивелирует и опошливает, сглаживает личные оттенки в характерах людей, вытравливает всякую оригинальность, приводит всех к одному уровню одушевленного манекена. Принизив человека, “свет” приучает его быть счастливым именно в состоянии безличия и приниженности, наполняет его чувством самодовольства, убивает всякую возможность нравственного развития. Лермонтов не хочет сам подвергнуться такой участи; более чем когда-либо он прячет свои задушевные думы от людей, вооружается насмешкой и презрением, подчас разыгрывает роль доброго малого или отчаянного искателя светских приключений. В уединении ему припоминаются кавказские впечатления — могучие и благородные, ни единой чертой не похожие на впечатления от утонченного общества. Он повторяет мечты поэтов прошлого века о естественном состоянии, свободном от “приличья цепей”, от золота и почестей, от взаимной вражды людей. Он не может допустить, чтобы в нашу душу были вложены “неисполнимые желанья”, чтобы мы тщетно искали “в себе и в мире совершенство”. Его настроение — разочарование деятельных нравственных сил, разочарование в отрицательных явлениях общества, во имя очарования положительными задачами человеческого духа. Эти мотивы вполне определились во время пребывания поэта в московском университете, о котором он сохранил память, как о “святом месте”. Лермонтов не пробыл в университете и двух лет; выданное ему свидетельство говорит об увольнении “по прошению” — но прошение, по преданию, было вынуждено студенческой историей с одним из наименее почтенных профессоров Маловым.

В июле-начале августа 1832, разочарованный казенной рутиной преподавания, Лермонтов оставляет Московский университет и переезжает в Петербург, надеясь продолжить образование в Петербургском университете; однако ему отказались зачесть прослушанные в Москве курсы. Чтобы не начинать обучение заново, поэт не без колебаний принимает совет родных избрать военное поприще. Он в ноябре 1832 сдает экзамены в Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров и проводит два “страшных года” в закрытом военном учебном заведении, где строевая служба, дежурства, парады почти не оставляли времени для творческой деятельности. Быт школы Лермонтов отразил в грубо натуралистическом виде в своих юнкерских поэмах — “Петергофский праздник”, “Уланша”, “Гошпиталь” (1834).