Ломоносов был последним великим представителем европейской традиции культуры Возрождении в поэзии. Он воспринял традиции Ренессанса через немецкую литературу барокко, явившуюся в свою очередь наследницей итальянского искусства XV в. и французского XVI века. Патетика ломоносовской оды, ее грандиозный размах, ее напряженно образная, яркая метафорическая манера сближает ее именно с искусством Возрождения.

Ломоносов не задавался целью изобразить то, что он видел вокруг себя, и в этом смысле не был и не хотел быть художником-реалистом. Но он хотел провозгласить великие истины, открывшиеся ему и народу. Оды Ломоносова и самим стилем своим выражают эту устремленность к мечте, отказ от признания действительности помещичьего строя, достойной поэтического воплощения. С другой стороны, стиль од Ломоносова, величественно-торжественный, приподнятый, пышный, соответствовал тому чувству национального подъема, гордости, тому ощущению величия и победы русской государственности, которые явились законным результатом петровского времени в сознании лучших людей в середине XVIII столетия. Успехи России и возникшая на основе именно этих успехов вера в будущее русского народа определяют общий характер громозвучного стиля Ломоносова.

Ломоносов считал, что о возвышенных идеалах государственного строительства нельзя говорить так, как говорят о повседневных обыденных вещах. Поэтому и в своем теоретическом мышлении он различал высокую поэтическую речь, «язык богов», от привычного языка. Ломоносов ищет для высокой темы торжественного слога, отрывающей его от связи с неприемлемым для него окружающим укладом. Поэтому он считает достоинствами поэтической речи «важность», «великолепие», «возвышение», «стремление», «силу», «изобилие» и т. д.

Ломоносов строит целые колоссальные словесные здания, напоминающие собой огромные дворцы Растрелли; его периоды самим объемом своим, самим ритмом производят впечатление гигантского подъема мысли и пафоса. Симметрически расположенные в них группы слов и предложений как бы подчиняют человеческой мысли и человеческому плану необъятную стихию настоящего и будущего. Структура периодов Ломоносова, широко использующих синтаксические навыки классического латинского красноречия, в особенности видна в его художественной прозе, в его торжественных речах.

Ломоносов хочет единым взглядом окинуть все пространство, все богатство великой страны, объединить все разнообразие ее состава в стройном движении государственного механизма, воплощенного в сложной и стройной архитектуре фразы. Аналогичным образом строится предложение и в стихах, в одах Ломоносова. Обилие в его речи славянизмов, библеизмов, слов, ставших по многовековому навыку высокими и ответственными, слов, овеянных благоговением и ореолом неземного величия, поддерживает общую атмосферу торжественного стиля. Такое же назначение имеют и частные риторические фигуры: восклицания, вопросы ораторского характера.

В высшей степени характерен самый подбор слова в высоком стиле Ломоносова, соответствующий его замыслу говорить о великих вещах величественным языком: он любит слова «избранные», звучные, как бы приподнятые над землей, создающие самим своим звучанием, своим словарно-семантическим ореолом впечатление чрезвычайного блеска, необычного великолепия. Еще в оде 1742 г. Ломоносов писал

    * Там кони бурными ногами
    * Взвевают к небу прах густой,
    * Там смерть меж готскими полками
    * Бежит, ярясь, из строя в строй,
    * И алчну челюсть отверзает,
    * И хладны руки простирает,

 




    * Их гордый исторгая дух…

Тут и славянизмы и русские слова подобраны по признаку великолепия, пышности: бурный, взвевают, ярясь, отверзает и т. д. И самое созвучие: гордый исторгает - должно поддержать общий колорит громозвучной поэзии. Ломоносов скопляет в своих стихах такие слова, как великолепный, сладкострунный, колосс, сияние, радостные клики, великий, славный, несравненный и т. п. Для него эмоциональный колорит таких слов важнее иногда, чем узко рациональное их значение. Слова у него подбираются одно к одному по принципу их эмоционального ореола, иной раз более значительного, чем их предметный смысл, ибо в том ослепительном мире идеалов государственного величия, в который уводит читателя Ломоносов, он может подняться выше плоской для него логики обыденного. Отсюда и выражения, подобные приведенному: «Там кони бурными ногами», повторенному и в оде в 1750 г. о коне Елизаветы Петровны: «И топчем бурными ногами,  Прекрасной всадницей гордясь». (Пушкин помнил об этом стихе, когда писал: «Гордясь могучим седоком»). Сумароков будет потом издеваться над такими выражениями Ломоносова; дня рационально-логического языкового мышления классициста ноги коня могут быть тонкими, стройными, могут быть быстрыми, но никак не бурными. Но Ломоносов хочет не логически определить ноги коня, а выразить ту бурю стихий, то грандиозное потрясение, которое в воспламененном воображении и в патетике общего гражданского подъема делает особо значительными все части картины, рисуемой им,- и сам стих его становится бурным. Для Ломоносова характерна смелая метафоризация речи, целью которой является слияние всех элементов его образа в единство эмоционального напряжения. Он описывает битву, героику бранных подвигов,- и он стремится дать конкретные черты сражения, но воссоздать в сознании читателя именно эмоциональный образ чудовищной катастрофы и невиданного мужества:

    * … Но если хочешь видеть ясно,
    * Коль Росско воинство ужасно;
    * Взойди на брег крутой высоко,
    * Где кончится землею Понт,
    * Простри свое чрез воды око,
    * Коль много обнял горизонт;
    * Внимай, как юг пучину давит,
    * С песком мутит, зыбь па зыбь ставит,
    * Касается морскому дну,
    * На сушу гонит глубину,
    * И с морем дождь и град мешает;
    * Так Росс противных низлагает.

Земные предметы не могут предстоять взору этого поэта, воспарившего духом к сверхчеловеческому величию истории народа; все представляется ему увеличенным, возведенный в достоинство божественного. Конкретные предметы, темы, чувства, даже понятия предстают в виде аллегорий, обобщенных до предела. Так, Россию Ломоносов представляет в виде гигантского существа человеческого вида, возлегшего локтем на Кавказ. Ода составляется из ряда патетических и аллегорических картин. Иногда Ломоносов разрывает тематическое движение оды, осуществляя переход от картины к картине самоописаниями лирического восторга.