В мою жизнь лермонтовские стихи вошли с детства. Свободно и легко я подчинился волнистому ритму «Русалки», тихим строкам «Ангела», манящей тревожности «Паруса». Повторяя стихи наизусть, я испытывал то странное чувство, которое приходит на грани бодрствования и сна. Реальное смешивалось с нереальным, четкое с зыбким, и все это вместе было поэзией. Об руку с Лермонтовым входил в меня Врубель, вернее, его ощущение лермонтовской поэзии. «Демон», «Еврейская мелодия», «Русалка» - рисунки в кушнеровском издании - неразрывны в моей памяти со стихами поэта. Позже, в часы раздумчивого горя, выпадающего в той или иной мере на долю каждого человека, я повторял либо строки «Сна», либо «Благодарности», либо… бог знает из каких еще стихов, все они мне близки. Так, в годы войны с неожиданной яркостью вспомнилось не только «Бородино», но и горькая исповедь умирающего офицера («Завещание»):

    * Наедине с тобою, брат,
    * Хотел бы я побыть…

Маяковский говорил, что своим любимым никогда не читал собственные стихи, но стихи Блока. Мне лично кажется, что более светло и печально, чем это сделал создатель «Молитвы», трудно сказать о любви:

    * Окружи счастием душу достойную;
    * Дай ей сопутников, полных внимания,


 




    * Молодость светлую, старость покойную,
    * Сердцу незлобному мир упования.

Через всю мою жизнь прошло стихотворение «Парус», слитое с судьбами всего поколения. Лермонтов - ближайший наследник и восприемник Пушкина, как и он, получил дар различать «в шуме и звоне» жизни то, что недоступно слуху обыкновенного человека. В сочетании огромного мастерства и величайшей безыскусственности встает перед нами поэзия Лермонтова.

Лермонтов - то явление в поэзии, которое принято называть чудом. Но, вглядываясь в истоки этого чуда, мальчик, наделенный действительно необыкновенными способностями, не остановился на полдороге, а сознательно и настойчиво совершенствовал свой талант. Поставив перед собой великую цель, он сам создал себя и вызвал к жизни то чудо, которому мы не перестаем удивляться. И когда молодой поэт впервые вышел на суд читателей, он уже никак не мог оказаться в положении дебютанта, разыгрывающего перед публикой трудную симфонию и терпящего неизбежный провал. Нет, действительный автор «Песни про… купца Калашникова», «Бородина», «Русалки» и других произведений, в первый раз прочитанных людьми 30-х годов, был к тому времени уже сложившимся поэтом, поэтом с очень сложным миропониманием, с контрастной сменой настроений, душевного состояния.

Но Лермонтов не стал бы великим поэтом, если бы он свой могучий, почти неестественный дар замкнул в самом себе. Он очень рано, еще в отроческие годы, проникся мыслью о гражданственном назначении поэзии. Свидетельство тому его стихи об июльских днях в Париже, которые даже в наше время выглядят революционными. Появление стихотворения «Смерть Поэта» не было случайным, оно было подготовлено в процессе духовною созревания поэта-гражданина. В дальнейшем его мятежная муза доставляла много беспокойства всесильным «пашам» и «голубым мундирам», объявившим ему войну не на жизнь, а на смерть. Он страстно любил Россию, но он не мог не видеть кровоточащие язвы «страны рабов, страны господ». И свое творчество он хотел уподобить не безобидной игрушке, но отточенному кинжалу, с которым он вступал в неравную борьбу против общественной несправедливости. Его стихи, посвященные поэзии, являются подлинным манифестом боевого искусства, не потерявшего значения до сих пор.

Лермонтов живет среди нас. Это действительно так, и оттого, что эти слова тысячи раз были повторены, они не перестают оставаться верными. Сам я физически ощущаю, что Лермонтов жив и я живу рядом с ним. Каждый заново для себя открывает Лермонтова. Гений его настолько всеобъемлющ и многосторонен, что эти открытия будут продолжаться без конца. Однако океан лермонтовской поэзии трудно расстается с тайнами, запрятанными в его глубинах. И настоящие открытия лермонтовского мира приходят тогда, когда они подготовлены знанием его поэзии, одухотворены любовью и интересом к его творчеству еще в школьные годы.