Выдающийся русский лирик Федор Иванович Тютчев был во всех отношениях противоположностью своему современнику и почти ровеснику Пушкину. Если Пушкин получил очень глубокое и справедливое определение «солнца русской поэзии», то Тютчев — «ночной поэт». Хотя Пушкин и напечатал в своем «Современнике» в последний год жизни большую подборку стихов тогда никому не известного, находившегося на дипломатической службе в Германии поэта, вряд ли они ему очень понравились. Хотя там были такие шедевры, как «Видение», «Бессонница», «Как океан объемлет шар земной», «Последний катаклизм», «Цицерон», «О чем ты воешь, ветер ночной?..», Пушкину была чужда прежде всего традиция, на которую опирался Тютчев: немецкий идеализм, к которому Пушкин остался равнодушен, и поэтическая архаика XVIII — начала XIX века (прежде всего Державин), с которой Пушкин вел непримиримую литературную борьбу.

Но главное у Тютчева — не изображение, а осмысление природы — философская лирика, и вторая его тема — жизнь человеческой души, напряженность любовного чувства. Единство его лирике придает эмоциональный тон — постоянная неясная тревога, за которой стоит смутное, но неизменное ощущение приближения всеобщего конца.
Наряду с нейтральными в эмоциональном плане пейзажными зарисовками, природа у Тютчева катастрофична и восприятие ее трагедийно. Таковы стихотворения «Бессонница», «Видение», «Последний катаклизм», «Как океан объемлет шар земной», «О чем ты воешь, ветр ночной?..». Ночью у бодрствующего поэта открывается внутреннее пророческое зрение, и за покоем дневной природы он видит стихию хаоса, чреватого катастрофами и катаклизмами. Он слушает всемирное молчание покинутой, осиротелой жизни (вообще жизнь человека на земле для Тютчева есть призрак, сон) и оплакивает приближение всеобщего последнего часа:

И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли.

В то же время поэт признает, что голос хаоса, слышимый ночью, хотя и непонятен, глух для человека, но и глубоко родственный настроению его смятенной души.

О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родной! —

заклинает поэт «ветр ночной», но продолжает стихотворение так:

Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!

Такая двойственность естественная: ведь в душе человека те же бури, «под ними (т. е. под человеческими чувствами) хаос шевелится», тот же «родимый», что и в мире окружающей среда.

Жизнь человеческой души повторяет и воспроизводит состояние природы — мысль стихотворений философского цикла: «Цицерон», «Как над горячею золой», «Душа моя — элизиум теней», «Не то, что мните вы, природа!..», «Слезы людские», «Волна и дума», «Два голоса». В жизни человека и общества те же бури, ночь, закат, господствует рок (об этом стихотворение «Цицерон» со знаменитой формулой: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»). Отсюда острое ощущение конца бытия («Как над горячею золой»), признание безнадежности («Два голоса»). Выразить же все это и тем более быть понятым и услышанным людьми невозможно, в этом Тютчев следует распространенной романтической идее принципиальной непонятности толпе прозрений поэта.
Столь же катастрофична и гибельна для человека любовь («О, как убийственно мы любим», «Предопределение», «Последняя любовь»). Откуда же у Тютчева все эти «страсти роковые»? Они определены эпохой великих социально-исторических катаклизмов, в которую жил и творил поэт. Обратим внимание, что творческая активность Тютчева приходится на рубеж 20—30-х годов, когда революционная активность и в Европе, и в России пошла на спад и утвердилась николаевская реакция, и на конец 40-х годов, когда по Европе вновь прокатилась волна буржуазных революций.

Разберем стихотворение «Я лютеран люблю богослуженье», датированное 16 сентября 1834 года. Чем привлекла православного христианина Тютчева вера немецких протестантов, последователей зачинателя европейской Реформации Мартина Лютера? Он увидел в обстановке отправления их культа столь родственную его душе ситуацию всеобщего конца: «Собравшися в дорогу, в последний раз вам вера предстоит». Поэтому так «пуст и гол» ее дом (а в первой строфе — «Сих голых стен, сей храмины пустой»). Вместе с тем в этом стихотворении Тютчев с потрясающей силой выразил смысл любой религии: она готовит человека, его душу к последнему уходу. Ведь смерть с религиозной точки зрения — благо: душа возвращается в свое божественное лоно, из которого вышла при рождении. Христианин должен быть всякий миг готов к этому. Он и ходит в Божий храм затем, чтобы подготовить к этому душу.

Но час настал, пробил…
Молитесь Богу,
В последней раз вы молитесь теперь.

Мир Тютчева полон таинственности. Одна из его загадок — природа. В ней постоянно противоборствуют и сосуществуют две силы: хаос и гармония. В избытке и торжестве жизни проглядывает смерть, под покровом дня скрывается ночь. Природа в восприятии Тютчева непрерывно двоится, «поляризуется». Не случайно излюбленный прием поэта — антитеза: «дольный мир» противостоит «высям ледяным», тусклая земля — блистающему грозой небу, свет — тени, «юг блаженный» — «северу роковому». Тютчевским картинам природы свойствен динамизм. В его лирике природа живет в разные часы дня и времена года. Поэт рисует и утро в горах, и «море ночное», и летний вечер, и «полдень мглистый», и «весенний первый гром», и «мох седой» севера, и «благоухания, цветы и голоса» юга.

Тютчев стремится запечатлеть момент превращения одной картины в другую. Например, в стихотворении «Тени сизые смесились…» мы видим, как постепенно сгущаются сумерки и наступает ночь. Быструю смену состояний природы поэт передает при помощи бессоюзных конструкций, однородных членов предложения. Динамизм поэтической картине придают глаголы: «смесились», «уснул», «поблекнул», «разрешились». Слово «движение» воспринимается как контекстуальный синоним жизни.

Природа прекрасна в любых проявлениях. Поэт видит гармонию в «стихийных спорах». Созвучию природы противопоставлен вечный разлад в человеческой жизни. Люди самоуверенны, они отстаивают свою свободу, забывая о том, что человек — всего лишь «греза природы». Тютчев не признает отдельного существования, верит в Мировую Душу как основу всего живого. Человек, забывая о своей связи с окружающим миром, обрекает себя на страдания, становится игрушкой в руках Рока. Хаос, являющийся воплощением творческой энергии мятежного духа природы, пугает людей.



 





Роковые начала, наступление хаоса на гармонию определяют бытие человеческое, его диалог с судьбой. Человек ведет поединок с «неотразимым Роком», с гибельными искушениями. Он неустанно сопротивляется, отстаивает свои права. Наиболее ярко проблема «человек и судьба» отражена в стихотворении «Два голоса». Обращаясь к читателям, поэт призывает:

Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и неравен, борьба безнадежна!..

К сожалению,

тревога и труд лишь для смертных сердец…
Для них нет победы, для них есть конец.

Безмолвие природы, которым окружен человек, выглядит зловещим, но он не сдается; им движут благородная воля к сопротивлению беспощадной силе и мужество, готовность идти на смерть, чтобы «вырвать у Рока победный венец».
На всем его творчестве лежит печать раздумий о противоречиях в общественной жизни, участником и вдумчивым наблюдателем которой был поэт.
Называя себя «обломком старых поколений», Тютчев писал:

Как грустно полусонной тенью,
С изнеможением в кости,
Навстречу солнцу и движенью
За новым племенем брести.

Человека Тютчев называет ничтожной пылью, мыслящим тростником. Судьба и стихии властвуют, по его мнению, над человеком, сиротой бездомным, участь его подобна льдине, тающей на солнце и уплывающей во всеобъемлющее море, — в «бездну роковую».
И в то же время Тютчев славит борьбу, мужество, бесстрашие человека, бессмертие подвига. При всей непрочности человеческого существования людьми владеет великая жажда полноты жизни, полета, высоты. Лирический герой восклицает:

О, Небо, если бы хоть раз
Сей пламень развился по воле —
И, не томясь, не мучась доле,
Я просиял бы — и погас!

Напряженность и драматизм проникают и в сферу человеческих чувств. Людская любовь лишь «поединок роковой». Это особенно остро ощущается в «Денисьевском цикле». Психологическое мастерство Тютчева, глубина постижения сокровенных тайн человеческого сердца делают его предтечей толстовских открытий в области «диалектики души», определяют движение всей последующей литературы, все больше погружающейся в тончайшие проявления человеческого духа. Литературное наследие Тютчева невелико по объему, но А. Фет в надписи на сборнике стихов Тютчева справедливо отметил:

Муза, правду соблюдая,
Глядит, и на весах у ней
Вот эта книга небольшая,
Томов премногих тяжелей.