Психологический рисунок, кроме портретов, создают множественные речевые потоки. Повествовательная речь максимально приближена к народно-разговорной, иногда сливается с ней и в то же время сохраняет индивидуально авторскую стилевую самобытность (напряжение ритма, выраженное частым использованием вопросительной интонации, повторяемостью «ударного» слова в конце фразы и в начале следующей, резкой сменой душевных состояний, материализованных в слове).

В авторскую речь как будто вторгаются голоса Анфисы, Лукашина, Подрезова, Михаила, Лизы, Анны Пряслиных, Егорши и одновременно эти речи и другие звучат совершенно самостоятельно, как, например, Евдокии, Калины Ивановича Дунаевых. Диалектика речевых взаимодействий, достаточно сложная, развивается по-разному в каждом произведении, и автор не ограничивается широким использованием форм несобственно-прямой речи, идущей одновременно от автора и героя, или собственно-прямых речений.

Эти повествовательные формы сливаются, как, например, при изображении свадьбы Лизы и Егорши в конце романа «Две зимы и три лета», передающей состояние Михаила: «Спит притомившееся за день Пекашино - ни одного огонька в избах. Только он один неприкаянно, как преступник, мотается по ночной деревне. А почему? Отчего ему не спать тоже? (…) Почему он все время думает, что Лизка пожертвовала собой, чтобы спасти семью? Почему? А если это любовь? (…) Ведь есть же, есть же на свете такая штука - любовь. Господи, да скажи ему сейчас кто, что Варвара ждет его, он бы побежал куда угодно». Переходы авторской речи в речь героя здесь почти неуловимы, но они есть; эмоционально-психологическое состояние героя передается через построение фразы и ее динамику.

 





В статье «Кое-что о писательском труде» Ф. Абрамов отмечал, что он ориентируется «на звучащую устную современную речь»: «Я стремлюсь воспроизвести не только индивидуальную речь героя, но и в авторском слове дать ту речевую стихию, на которой говорит время. Мне очень близко такое построение текста, когда авторская речь глубоко сливается с речью героев. В моих сочинениях непрямая речь персонажей и по лексике, и по синтаксису, и, конечно, эмоционально воссоединяется с авторской. Я не сторонник лобовых авторских решений, прямого вмешательства в судьбу героя. Писательская позиция может быть выражена многогранно и многозначно, в разных формах и разными способами. Хорошо, если много умеют сказать о себе сами герои».

Двадцать лет Ф. Абрамов работал над тетралогией и закончил ее, будучи широко известным писателем, автором повестей, рассказов, критических и публицистических статей. Первоначальный замысел получил дальнейшее развитие и углубление уже после опубликования первой книги. Тогда обозначилась «даль свободного романа», в котором четко выстроились исторические вехи целого тридцатилетия. Герои Ф. Абрамова не уходили от своей судьбы, даже если она сулила им бедствия, не боялись света дня и всегда отвечали требовательному зову истории. Кажущиеся такими обыкновенными, герои эти, их жизни и судьбы олицетворяют историю, соответствуя ее высоким требованиям и масштабам.

С начала 60-х годов Ф. Абрамов публикует повести и рассказы, продолжая работу над ними в течение последнего двадцатилетия. В повести Ф. Абрамова речь идет о важном и значительном в жизни народа как подлинном и достойном внимания. Мнение народа, выраженное непосредственно или опосредованно, опирается па свидетельства тех, кто причастен к событиям. Жизнь и судьба человеческая составляет содержание повести. Воспоминания действующих лиц, предыстории, свидетельство автора создают глубину, уходящую в прошлое. Судьба человека, таким образом, «включается» в контекст исторической эпохи. В речи, зримых предметах, достоверных фактах - во всем укладе жизни - воскрешается время. Здесь-то и нужно искать существенные отличия повести Ф. Абрамова от военной повести, сюжетные границы которой обозначены резко ситуацией и конфликтом и потому не имеют протяженности во времени, а действие происходит чаще всего в данный момент.