Характеризуя нравственно-психологическое состояние Пьера в момент идейного кризиса, автор говорит: «Все в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным». Признание жизни злой бессмыслицей писатель считал следствием распущенного барского существования, связанного с непомерно разросшимся чувством личности, ошибками оскорбленного самолюбия. Сама практика «призрачной» жизни порождает психологию отчаяния и тупика, о чем с полной основательностью скажет Толстой в «Исповеди». Не случайно Осип Алексеевич Баздеев, выражая в данном случае голос автора, осуждает образ мыслей Пьера Безухова как «однообразный плод гордости, лени и невежества», «печальное заблуждение». Жизнь Пьера, проходящая в «буйных оргиях и разврате», порождает психологию, сомнения во всем и неверия в идеал. Толстой убеждает читателя в том, что социальная практика человека имеет огромное значение для его внутреннего духовного мира.

Баздеев («один из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени») помогает Пьеру выйти из состояния духовного кризиса, ставя перед ним задачу нравственного совершенствования, приобщения! к «высшей мудрости и истине». При этом он подчеркивает, что бог «не постигается умом, а постигается жизнью. Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. п., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну пауку - науку всего, науку, объясняющую все мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того, чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для постижения этих целей в душе нашей вложен свет божий, называемый совестью». Под воздействием Баздеева Петр Кириллович проникается вниманием к «внутреннему человеку» и начинает понимать обобщающую силу религиозно-философского учения о мире. Это подтверждается следующей его дневниковой записью из периода созерцательного постижения «таинства»: «Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, все обнимающим учением. Науки человеческие все подразделяют - чтобы понять, все убивают - чтобы рассмотреть. В святой науке ордена все едино, все познается в своей совокупности и жизни». Эти рассуждения Баздеева и Пьера Безухова близки Толстому, что подтверждается его «Исповедью». Точные науки бессильны ответить на вопросы о смысле жизни: «…сказать: в бесконечном пространстве и времени все развивается, совершенствуется, усложняется, дифференцируется,- это значит ничего не сказать». Познание всех предметов и явлений, выходящих за пределы нравственного самосознания, не приближает нас к ответу на «вопросы жизни». Жизнь в своей неделимой целостности открывается лишь непосредственному сознанию человека, который в самом себе находит ответ на вопрос о смысле жизни и собственном назначении как разумного, высшего существа.

Толстому близка эта апелляция Баздеева к «науке всего», объясняющей все мироздание в целом, а также мысль Пьера о «святой науке ордена», которая «все познает в своей совокупности и жизни». Не случайно в эпилоге «Войны и мира» Толстой разграничивает сферу «разума» и сферу «сознания». «Разум», с точки зрения которого человек, как и все в мире, подлежит законам необходимости, проявляет себя в стремлении разъять жизнь на составные части, на мельчайшие элементы, не способен, однако, к синтетическому пониманию целого в бесконечности его проявлений. И только «сознанию», связанному в человеке с ощущением абсолютной нравственной свободы, открыта духовная сущность мира, и потому «сознание есть совершенно отдельный и независимый от разума источник самопознания». Опытные науки, оперирующие средствами разума, бессильны понять вневременное значение человеческой жизни, потому что разуму открыты те «силы жизни и природы», которые «лежат вне нас и не сознаваемы нами», те силы, которые мы называем тяготением, инерцией, электричеством, животного силой и т. д. И только «силы жизни», заключенные в человеке, «сознаваемы нами» как свободная духовная сущность.

Баздеев и Пьер Безухов выражают уверенность в том, что возможно лишь непосредственное постижение «высшей мудрости», потому что в душе человека имеется свет, называемый совестью. Необходимо очистить своего «внутреннего человека» для восприятия высшей духовной ценности. То же самое говорится в трактате «В чем моя вера?»: «В человеке живет божественный свет, сошедший с неба»; «свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет; потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий худые •дела, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в боге соделаны».



 





Граф Вилларский при вступлении Пьера Безухова в братство свободных каменщиков акцентирует метафизическую сторону учения масонства: главная цель ордена определяется как «сохранение и предание потомству некоего важного таинства…». Приблизиться к этому таинству можно только «долговременным и прилежным очищением самого себя». «Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся, в-третьих, исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире». Следовательно, и в масонстве, как и в религии, по мысли Толстого, метафизическое учение неразрывно связано с этическими задачами и жизненной практикой людей.

Метафизическое учение масонов мало занимало Пьера: это «некое таинство» не представлялось ему существенным, говорит писатель. Он не примкнул к числу братьев, «занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании бога, или о трех началах вещей…». «Сердце его не лежало к мистической стороне масонства». Задачи нравственного совершенствования, «очищения и исправления себя» также не занимали Пьера, потому что уже в первый момент «обращения» он «с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе». Содержанием своей будущей деятельности он положил «исправление рода человеческого».

Однако в этом нравственно-психологическом состоянии Пьера выделяется не только слабая сторона - преувеличенное чувство личности, но и сильная - обращенность к задаче братского объединения людей на почве признания «высшей мудрости». Масонство на первых порах представилось ему братским объединением вольных каменщиков, личным примером способствующих «торжеству добродетели над пороком». Он поверил «в возможность братской и деятельной любви между людьми».

Вскоре после вступления в орден обозначилось расхождение Пьера с масонами: он не мог ограничиться задачами созерцательного погружения в себя и требовал деятельной помощи другим. Он стремился «противодействовать злу, царствующему в мире». Пьер отправился в свои киевские имения с целью принять меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, учредить больницы, приюты и школы. В результате самые умные из управляющих поняли, «каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей». Здесь, как видим, повторяются до некоторой степени мотивы «Утра помещика». Самые благие намерения барина остаются бесполезными, не затрагивающими, не изменяющими коренной социальной ситуации. Действительность оказывается сильнее филантропических распоряжений и частных вмешательств. К тому же Пьер лишен трезвого практического сознания, живого интереса к процессам хозяйственной жизни, «практической цепкости».