Среди выдающихся австрийских писателей XX ст. Pот, наверное, единственный беллетрист в наилучшем значении этого слова. Ф. Кафка, Р. Музиль, X. фон Додерер, а к ним еще и Ф. Грильпарцер из А. Штифтером, ни собственным местом на ступеньках успеха, ни, тем более, благосклонностью читателей, по обыкновению не интересовались. Они создавали в первую очередь для себя. Pот, наоборот, - художник, который писал, учитывая читателя. Он - рассказчик историй, печальных, трогательных, комических, целиком выдуманных и выхваченных из водоворота повседневной жизни, историй, которые имели этого читателя заинтересовать и как-то на него повлиять. Поэтому Pот в вышеперечисленном круге - чуть ли не единственный настоящий профессионал, хотя, конечно, именно по-австрийски, своеобразный.

Он пошел в литературу от журналистики, от повседневной журналистской работы, что вынужденная не только много и регулярно писать, а сразу печатать написанное, не давая мыслям и образам времени отлежаться и созреть. Правда, рабом газеты Pот некогда не был: она больше зависела от него - звезды публицистики, - чем он от нее. Его репортажи артистичные и концептуальные, они наполнены расположением духа автора, насыщенные его индивидуальностью. Это - этюды из натуры, которые неуловимо превращаются в завершеную художественную прозу. Таким есть его дарование. И не исключено, что он так и остался бы замечательным беллетристом, если бы не вмешалась «австрийская судьба».

Pот родился в Галиции, т.е. на восточной окраине Австро-Венгерской империи, то ли в окружном городке Броды, то ли в неподалеку расположенном селе Швабы в еврейской семье среднего благосостояния. Атмосфера границы, столкновенье славянского, немецкого, еврейского этносов, смешивание чужих друг другу обычаев, религий, - вся эта настоящая и мысленная экзотика получила этим землям славу такого себе «Дикого Запада» Габсбургской монархии.

Pоту досталась романтичную и трагичную биографию, какой она и была на самом деле: отец не убежал, молодая семья так внезапно распалось в связи с первыми признаками его душевной болезни; и Мария Рот, урожденная Грюбель, не осталась без средств существования - ее содержали зажиточные родственники. Pот закончил в Бродах классическую гимназию и со временем изучал философию и германистику в Львовском (тогда Лемберзкому) и Венском университетах.

Исследуя его жизнь, часто можно натолкнуться на «разночтение». Вообще эта жизнь овита легкой вуалью легенды. Ее творец - прежде всего сам Pот. Он часто и охотно о себе рассказывал, но почти всегда - по-разному; вдобавок, создавая из собственной биографии что-то на манер приключенческого романа. И странная вещь, молва продолжала эту работу по созданию образа «легендарного Рота». Еще и ныне кое-кто повторяет распространенный когда-то слух, будто славный журналист и писатель умер в больнице для бедных. На самом деле же его последние дни прошли в парижской клинике славного радиолога профессора Жидона.

Но и в «приключениях» в жизни Pоту не было недостатка. Правда, скорее не внешних, а внутренних, связанных с его мировоззрением, иза его, так сказать, поисков истины. Тем не менее, нужно сказать, что немецкий писатель Г. Кестен выдал в воспоминаниях об Pота чуть ли не все эманации мироощущения своего приятеля за своеобразные актерские позы, личины: «Старая форма бегства, - писал Кестен, - это маскарад. Старый выход для трагика - комедия… Рот носил личину солдата и легитимиста, австрийца, католика, насмешника и страдника, пророка и романтика, новатора и традиционалиста, мудреца и человека страстей; у меня возникало даже ощущение, будто он носит личину пьяницы».

Что-то в этой характеристике, конечно, есть. Так, Pот был пьяницей, но каким-то удивительно «организованным»: дни отдавал напряженной творческой работе, а ночи - бару или пивной… Наверное, главная черта его натуры - это парадоксальность, поэтому Кестен и имеет в виду, допуская, что поступки и убеждения Рота - не больше чем «своеобразные актерские позы, личины».

О военных годах Pота известно немного. Кажется, он и в армии что-то редактировал, даже что-то писал… В 1918 г., когда империя уже упала, появился в Вене и быстро сделал журналистскую карьеру, а взлет, прямо-таки головокружительный, состоялся в 1920 г., после переезда в Берлин. Там известнейшие газеты считали за честь публиковать его статьи и репортажи. Но вскоре после прихода к власти Гитлера, Pот навсегда оставил Германию, странствовал по отелям Праги и Варшавы, Брюсселя и Остенде, Амстердама и Вены, Цюриха и Парижа.

 




В политике этот славный журналист и большой писатель иногда казался наивным дитятей. И. Эренбургу он как-то сказал: «Но вы все-таки должны признать, что Габсбурги лучше Гитлера», и, разочарованный в Советском Союзе, на который в 20-х гг. возлагал определенные надежды, сделал-таки ставку на тех «музейных» Габсбургов. Правда, его к ним отношение не такое уже и «иррациональное»: «Сильнейшим моим переживанием, - писал он к коллеге О. Форста де Батталья,- была война и гибель моей отчизны, единственной, которую я когда имел, - Австро-Венгерской монархии».

Он отдал ей дань в нескольких своих романах - в «Фальшивом весе» («Das falsche Gewicht», 1937), в «Гробе капуцинов» («Die Kapuzineiruft», 1938) и т.п. - но нигде не достиг таких художественных высот, как в «Марше Радецкого» («Radetzkymarsch», 1932), этом со всех точек зрения классическом произведении немецкой литературы.

Там речь идет о прошлом - даже о довольно отдаленном прошлом. Но это отнюдь не исторический роман, хотя его действие и помещено между двумя историческими событиями: битвой возле Сольферино 1859 г. и мировой войной 1914-1918 гг.

По словам М. Бахтина, «эпический мир отделен от современности, т.е. от времени певца… абсолютной эпической дистанцией». Именно такая дистанция будто и пролегает в «Марше Радецкого». Поэтому и не названы даты - ни одна на протяжении всего произведения: ведь время его действия прошло и будто должно стать в глазах читателя «абсолютным прошлым».

Да и внутри самого себя действие «Марша Радецкого» оформлено будто бы эпически и потому с точки зрения обычного календарного времени двигается непривычно. Все - не такое уже и короткое - жизнь первого фон Тротт, «героя Сольферино», человека, который спас жизнь императору, изложено лишь на нескольких страницах, а рассказ о трех-четыре последних годах из жизни его внука, лейтенанта Карла Йозефа фон Тротти, заняла сотне страниц.

Конечно, судьба деда - лишь своеобразный пролог, а юный лейтенант - фигура центральная. Но удивительно, что характер сказа, в частности ее темп, от этого не изменяется. Он всегда рассудителен, раздумчив, неторопливый, именно такой, какием его описывают легенды. Иллюзия стилистической однородности возникает не в последнюю очередь благодаря тому, что содержание событий кажется равномерно распределенным во времени. Читателю неизвестно, сколько раз Земля обернулась вокруг Солнца, пока «герой Сольферино» вступил в брак, стал отцом, узнал, что его «подвиг» проштудирован школьными учебниками, попросил аудиенции у спасенного им императора, получил ее, подал в отставку и в конце концов умер в унаследованном от тестя имении.

И так же неизвестно, сколько лет служил его внук, лейтенант Карл Йозеф фон Тротта на границе с Русской империей, в галичском захолустье, когда начал пить и залез в долги, когда влюбился в подсунутую ему графом Хойницким женщину, когда удостоился на маневрах внимания своего немощного императора, когда, как и дед, оставил армию, чтобы, в отличие от последнего, возвратиться в первые дни мировой войны и вскоре погибнуть.

Промежутки между всеми этими событиями выглядят будто бы равными, а временами их и совсем будто нет. Эпизод прилегает к эпизоду, воссоздавая бытие у него, кажется, беспрерывной, почти «мифической» полноте. Это - как река, которая неизменно, неустанно несет свои воды: жизнь героев изображает строго хронологически - никаких смещений во временных пластах, никаких ретроспекций, не говоря уже о капризной фрагментарности, порождаемой прыжками мысли, вторжением чьихт-о воспоминаний и т.п.

Наиболее распространенный здесь антураж - это безотрадные болота, камыш, лягушачье квакание, вязкое болото и дождь - мелкий, бесконечный… Он будет сопровождать Карла Йозефа, когда тот должен посетить вахмистра Сламу, мужчины своей умершей любовницы. И под таким самым дождем стоит в терпеливом отчаянии за кругом изгороди Шенбруннского дворца окружной начальник фон Тротта - сын «героя Сольферино» и отец лейтенанта,- ожидая с минуты на минуту, когда его любимый император отойдет в иной мир.