В «Улиссе» рассказывается всего об одном дне в жизни Блума, Мэрион, Стивена Дедала и города, в котором они живут,- Дублина. Это самый обычный, ничем не примечательный день 16 июня 1904 года. Джойс показывает, что делали, думали, говорили, чувствовали три дублинца с 8 часов   утра   16   июня   до   3   часов   утра следующего дня. Он намеренно касается здесь всего того, что составляет в его концепции человеческое существование как таковое. Трудовая деятельность персонажей романа рисуется лишь мимоходом - это симптоматично: она для Джойса не главное и не определяющее человека. Роман открывается изображением утра 16 июня: завтрак Стивена Дедала с товарищами в башне на берегу Дублинского залива, где он живет, купание его в море, урок истории, который молодой человек дает в школе, беседа его с директором этой школы Дизи - выживающим из ума консерватором.

Затем показано происходящее одновременно пробуждение Блума и Мэрион. Детально рисуется утренний туалет Блума и уход его в город, возвращение, утренний завтрак, посещение уборной. Даются эпизоды в бане и на почте. Все изображается автором с одинаковой тщательностью и натуралистической откровенностью. Здесь, как и дальше, Джойс скрупулезно обозначает время действия: 8 часов утра, 10 часов, 3 часа дня, 8 часов вечера и т. д. По мере того как движется время, происходят разнообразные, нарисованные то с большей, то с меньшей натуралистической тщательностью эпизоды. Блум и Стивен движутся своими путями, несколько раз встречаясь и опять расходясь.

Схема внешних событий, происходящих в романе,- лишь канва, на которой ткутся и переплетаются сложнейшие аллегории. Именно они раскрывают смысл, подлинное содержание книги. Весь текст «Улисса» пронизан символикой. По мысли Джойса, «Улисс» должен был в символической форме передать странствия человека в мрачном хаосе. Назвав свой роман «Улисс», Джойс хотел провести аналогию между скитаниями дублинского обывателя Блума и героя древнего эпоса. Античные параллели в «Улиссе» должны были подчеркнуть «общее в частном» и имели подтекст, поскольку герои романа задуманы по схеме Юнга как архетипы и в соответствии с учением Фрейда в конечном счете символизируют вытесненные в подсознание половые влечения.

«Улисс» пропитан намеками на соответствие с «Одиссеей», хотя эти соответствия носят чисто формальный характер, так как дух обоих произведений - жизнерадостного и жизнеутверждающего эпоса древних и мрачной «эпопеи» Джойса - совершенно различен. Книга строится по композиционной схеме «Одиссеи», эпизоды ее пародийно воспроизводят эпизоды классического эпоса, а персонажи- ее главных героев. Каждый эпизод романа должен был ассоциироваться с соответствующим эпизодом «Одиссеи». Джойсовский Улисс за один день проделывает путешествие, на которое уходит 20 лет жизни героя «Одиссеи». Утро в доме Блума - грот Калипсо. Похороны Дигнема - пребывание Одиссея в подземном царстве. Эпизод в редакции газеты «Фримен» должен был напомнить пребывание героя «Одиссеи» на острове бога ветров Эола, эпизод в баре - пребывание его среди племени лестригонов. Суета Дублина, мелькание людей и улиц в 10-м эпизоде по отдаленной ассоциации должны были напомнить плавание Одиссея среди Бродячих скал, встреча Блума и Стивена в публичном доме - встречу Одиссея и Телемаха во   дворце   Цирцеи.   Наконец,   возвращение   Блума   домой   поздно ночью - возвращение Одиссея на родину к Пенелопе.

Джойс не ограничился античными параллелями и аллегориями. «Улисс» перенасыщен разнообразнейшей символикой, возникающей на самых различных основах, причем чаще всего двойной и переплетающейся.



 




Тут и богатые реминисценции из книг средневековых мистиков, и символы католической литургии, и древние ирландские предания, и, наконец, сложная система эротических символов, разработанных Фрейдом. Блум не только Одиссей, но и Вечный Жид, Стивен не только Телемах, но и Шекспир, а по утверждению некоторых комментаторов - Христос. Мэрион - и дева Мария, и Пенелопа, и «вечная женственность». Все же, как правило, символика основана на фрейдистском понимании роли бессознательного в человеческой психике. Вкус Джойса к символике, видимо, был воспринят писателем у его католических наставников, однако направлены эти символы подчас на самое кощунственное разоблачение католических святынь. Сложнейшая символическая  «надстройка»  «Улисса» без  «ключа» не может быть воспринята и требует расшифровки комментаторов.

Композиция «Улисса» - сложнейший киномонтаж. В логике автора, строившего книгу, ощущается влияние первых учителей Джойса - схоластов. Натуралистическое, предельно документированное повествование чередуется с внутренними монологами персонажей, за тем прерывается и как бы комментируется этими же персонажами. Весь текст «Улисса» буквально пронизан разнообразнейшими пародиями, требовавшими резкого изменения слога и словаря. Джойс пародирует стиль и библейских текстов, и церковных книг, и рыцарский роман позднего Возрождения, и древние ирландские сказания. В его повествование врываются то стиль ходкого бульварного романа его времени, то научного трактата, то деловой корреспонденции. Не ограничиваясь пародированием стилей различных литературных направлений или даже жанров, он обращается к пародии на отдельных писателей: Мэлори, Беньяна, Шекспира, Гете. Эпизод в публичном доме весь построен на пародировании Вальпургиевой ночи из «Фауста». Когда Блум заходит к букинисту выбрать книгу для Марты и листает один за другим бульварные романы, подходящие для ее чтения, он наталкивается на один, текст которого немедленно и и очень тонко пародирует. Пародии в «Улиссе» кажутся причудливыми отступлениями, но на деле каждое такое «отступление» неразрывно связано с тем персонажем, который изображается, с тем символом или группой символов, которые определяют весь эпизод. Каждый эпизод имеет свой стиль. Иногда в главе-эпизоде их перекрещивается несколько.

Своей важнейшей задачей Джойс считал воспроизведение психических реакций, мало или совершенно не осознаваемых человеком. Он ищет формы воспроизведения сложного мыслительного процесса, потока отрывочных, проносящихся в сознании и механически сцепляющихся индивидуальных ассоциаций, изображения тех слоев сознания, которые лежат на различных глубинах. В этом и заключается секрет метода Джойса, получившего название. «потока сознания». Формы передачи этого потока в романе разнообразны.

«Потоки сознания» различных людей Джойс максимально индивидуализировал, и это закономерно: характер внутренних монологов той или иной личности (ср., например, Блума и Стивена) различен. Он определяется уровнем сознания и культуры этой личности, по-разному освещает ее индивидуальность.

Чтобы передать беспорядочный и алогичный «поток сознания», Джойс прибегал к разнообразнейшим словесным приемам. Текст «Улисса» пронизывают перефразированные и трансформированные библейские цитаты, всегда пародийно переосмысленные, но сохраняющие стиль пародируемого текста. В таких случаях язык «Улисса» архаизируется. Местами он расцвечивается самыми неожиданными и смелыми неологизмами. В романе немало нарочитых заимствований из местных диалектов, множество производных от иностранных слов, причем как от современных, так и от древних (древнееврейского, древнегреческого и в особенности латыни).

Именно в силу того, что Джойс абсолютизировал пороки общества, порожденные капитализмом, и пороки культуры, вытекающие из условий жизни этого общества, именно в силу нигилистического взгляда Джойса на человека «Улисс» оказался одним из самых мрачных, самых пессимистических произведений литературы XX века. И именно в силу всеобъемлющего нигилизма Джойса выраженного в этом романе, «Улисс» стал евангелием модернизма. В нем получило наиболее законченное выражение то неверие в силы и возможности человека, которые столь типичны для всей литературы декаданса, но трагедией Джойса осталось то, что он создавал «Улисса» во имя человечности.