Творческое наследство Стерна небольшое: два романа - «Жизнь и взгляды Тристрама Шенди, джентльмена»  «Сентиментальное путешествие через Францию и Италию» , ранний сатирический памфлет «Политический роман» и «Дневник для Элизы» (опубл. посмертно).

Литературная карьера Руля началась поздно. В 1759 г. его имя лондонским читателям еще ничего не говорило; издатель, получив рукопись от провинциального йоркширского пастора, опасался испытать фиаско, да и сам Стерн поначалу считал лучше сохранять анонимность - два тома «Тристрама Шенди» увидели мир без подписи автора. Впрочем, пройдет лишь год, и имя Руля - новой литературной знаменитости - не раз будет повторяться и на страницах журналов, и в литературных кружках, и в великосветских салонах. Среди его друзей - актер Гаррик, живописец Рейнолдс, другие знаменитые современники.

«Мои меблированные покои всегда переполнены самыми родовитыми вельможами, которые наперебой стараются проявить свою благосклонность ко мне - даже все епископы прислали мне приветствие», - так писал Стерн о своем успехе - внезапный, яркий, ошеломляющий. Он и подавно кажется неожиданным и ярким, так как большая часть жизни писателя прошла в стороне от славы, в провинциальному «уединении» - однообразно и ровно. Двадцать два года пастырской работы на приходе Вон-Где-Форест близ Йорка; занятие сельским хозяйством и торговлей (не всегда прибыльной); довольно часто - поездки в шумный Йорк на городские ассамблеи; изредка - визиты в соседний замок Скелтон к давнему университетскому приятелю Холла-Стивенсона, где время уплывало весело и беззаботно; бракосочетание с Элизабет Ламли, эксцентричность которой со временем переросла в сумасшествие посвященные не ей, а Элизе Дрейпер - последней пассии Руля).

Когда Стерн попробует описать свое детство в автобиографических очерках, он припомнит бесконечные переезды из одного города в другой, жизни в казармах, куда назначали отца - прапорщика Роджера Руля, которое в свое время принимал участие в войне за Испанское наследство и наконец дослужился к званию лейтенанта, правда, лишь за три месяца до смерти. Будущему писателю, казалось, суждено повторить обычный для наследников небогатых дворянских семей путь: обучение в Кембридже на содеражние зажиточных родственников, посвящение в духовный сан с надеждой когда-то получить прибыльный приход, протекция, которую предоставил Жак Стерн, каноник йоркского собора, и - приход в Йоркшире.

Девять томов «Тристрама Шенди» публиковались с декабря 1759 г. до январю 1767 г. попарно; 1- 6-и с приблизительно годовыми интервалами; 7- 8-и после трехлетнего перерыва; 9-и - еще через два года. Первые тома публика восприняла с увлечением: весь тираж разошелся за считанные недели - к последним томам отнеслась сдержаннее, покупала их уже не так охотно.

«Трbстрам Шендм», каким бы скверным он не был, - самая и лучшая книга, написанная англичанином за последние тридцать лет», - это выражение, которое на первый взгляд выдается парадоксальным, принадлежит Д. Юму. Сказано очень метко и сказано главное: популярность первого романа Стерна в значительной мере объясняется именно тем, что это было весьма «неправильное» творение. «Тристрам Шенди» демонстративно поднимал законы построения современного ему романа - романа сюжетного, где композиционные изменения, как правило, являются оправданными и мотивированными. В этом «Тристрам Шенди» казался беспорядочным, хаотичным, невозможным: вместо последовательного развертывания событий - неравный, скачкообразный рассказ; действие в любой миг может остановиться или урваться - лишь потому, что рассказчик вдруг вспомнил, что он должен был сказать намного раньше, или перепрыгнул через десять, сотню страниц, «позаимствовав» материал из следующего раздела. Рассказ не умещается в заданные рамки, она является привередливым и неуправляемым: Тристрам никак не может закончить начатую мысль, как не может и начать развитие на протяжении двух томов; герой появляется в мир, когда треть книги уже написана, и достигает пятилетнего возраста, когда девятый том уже на исходе, - традиционный для английского просветительского романа и обещанное самим названием жизнеописание так и не состоялось.



 





Сделано все, чтобы читатель ощутил нарушение канона, уловил оригинальность новаций: вместо обычной романной сентенцийности и поучительности - развесистые раздумывания о незначительных и несерьезных вещах: о пуговицах и петельках, дамских ночных рубашках или размерах носа. Вместо панорамного описания, разнообразие картин, действующих лиц и ситуаций - малое пространство: Шенди-Холл и его немногочисленные жители. Стерн избирает другой масштаб изображения, который разрешает разглядеть позу, жест, мимику; даже не разглядеть - рассматривать: герои вынуждены на некоторое время замирать в одном положении - выбивая пепел из трубки или наклонившись к щели замка, - пока автор не вспомнит упомянуть о них после очередного отступления, а вместе с тем - и о продолжительности события и неудобстве позы, в которой он оставил своих героев, разрушая таким образом иллюзию условности, замкнутости романного мира. Стерн почти не оставляет шансов поверить в этот «созданный» мир: интерьер, в котором разворачивается действие, может превратиться в сценические декорации; рассказ о событиях, которые происходят в семье Шенди, могут нарушиться обращением к читателю, который принимает участие в обсуждении деталей и построении романа, высказывает собственную мысль или обращается к рассказчику с вопросом.

Окончание романа также необыкновенное, если вспомнить выразительные финалы историй Д. Дефо, С. Ричардсона, Г. Филдинга, Т.Дж. Смоллета: рассказ обрывается, будто на полуслове, с намеком на возможность продолжения или многоразового повторения - удачный вариант для романа, который не хотел стать сюжетно законченным. «Незаконченным» не означает «незавершенным». Тристрам надеялся рассказать намного больше, чем рассказал на самом деле; но суть рассказа совсем не в его внутреннем аспекте: «Содержанием романа стало восприятие его формы» (В.Шкловский). Стерн написал роман о романе, и в этом смысле «Тристрам Шенди» - завершенная целостность. Его непропорциональность, чрезмерность делали более выразительным романную форму, делая ее ощутимой, заметной. Стерн отказался придерживаться законов романа - и именно поэтому «Тристрам Шенди «может быть лишь романом. Романом, а не «полуэссе», например.

Для своих героев - будто подчеркивая их причудливость и прихотливость - Стерн нашел соответствующую фамилию - Шенди (Shandy), что в йоркширском диалекте означает «человек с чудачествами», «без царя в голове». У каждого из них своя странная страсть - у Вальтера Шенди, дяди, Тристрама… Со временем появились даже соответствующие новообразования: «шендировать», «шендизм», «шендианський»… Когда один из почитателей Руля пришлет ему в дар «шендианский» посошок, Стерн заметит: «Ваш посошок является «шендианським» особенно в том смысле, который у него не одна рукоять. Пользуясь посошком, каждый опирается на ту рукоятку, которая для него самая удобная. В «Тристраме Шенди» читатели опираются на ту рукоять, которое удобна их страстям, их невежеству или их чувствительности».

Возможность неоднозначных интерпретаций, многоплановость произведения - особенность не только первого романа Стерна. Само слово «sentimental», использованное в названии и стержневое для всего «Сентиментального путешествия», сохраняет возможность разных содержательных интерпретаций, включая и наиболее обычную для современников Руля («сентиментальными» называли путешествия, которые давали возможность для раздумий и установок), и менее обычную, новейшую (путешествие, которое обнаруживает особенности ощущений героя - искренность, утонченность и т.п.), и совсем оригинальную (на украинском языке такое путешествие можно было бы назвать «чувствительной» - вплоть до «плотской»). В тексте эти интерпретации то «оправдываются», то «снимаются»: утонченность и приподнятость сливается с чувственностью, соображение превращается в насмешку, искренность изменяется фальшью - непостоянство для Стерна более важна, чем определенность и однозначность.

Йорик приобщает свою «Путешествие» к традиции подорожных зарисовок и сразу же отказывается от традиционного построения, передвигая названия географических пунктов в подзаголовки (при этом самые наблюдения не зависят от маршрута движения), преувеличивая бессюжетность - обычную черту путешествия (довольно вспомнить, что книга начинается фразой, выхваченной из контекста, и заканчивается буквально на полуслове).

Для дорожных заметок второй половины ХVІІІ ст. интересным является не столько факт сам по себе, информативность материала, сколько манера рассказа, способ основной. У Стерна фигура рассказчика не просто заметна - он, по выражению В. Теккерея, «не дает читателю покоя», «не сводит с него глаз», «не дает ему свободно вдохнуть». Вдруг оказывается, что представленный диалог «не состоялся» (графическая близость реально отделенных реплик), некоторые эпизоды вообще остаются незавершенными. Пунктуация неожиданная, даже весьма смелая: одно восклицательное предложение может «распылиться» на несколько фрагментов-восклицаний, не говоря уже о любимом стерновском знаке - «тире». Диалог неравный: прямая речь, опосредствованный, реплики французской - дистанция между «своим» и «чужим» словом то и дело изменяется - то уменьшается, то увеличивается, и это «перебивание» как-то особенно заметно из-за повторов и краткости самих реплик.