Основа всех правил классической поэтики – разделение литературы на несмешиваемые жанры. Здесь царил своеобразный закон единства стиля. Каждая тема соответствовала своему жанру, каждое произведение строилось по закону своего жанра, прямолинейно и целостно. Если закон трагедии – возвышенное страдание, то все в ней будет соответствовать этому закону. Стиль трагедии – торжественный, величественный, не допускающий не только таких слов, как «корова» или «гусь», но вообще бытовых слов, бытовых разговорных оборотов. Действующие лица трагедии – цари и «герои» и т.д. Получается единство, прилаженность друг к другу всех этих элементов поэтики – «высоких» в одних жанрах, «низких» в других и т.п. Ни одна комическая черта не должна осквернить «высокую» трагедию, и ни одна «возвышенная» черта не должна унизить себя появлением в комедии. Вся эта схема жанровой классификации органически выражала мировоззрение абсолютистской государственности, как и вообще вся система правил классического искусства.

Мышление классицизма предполагало, что разум указывает для данной художественной задачи лишь одно абсолютно правильное решение, и притом навсегда. Если когда-то великий поэт-мастер создал правильное, разумное, прекрасное произведение, то не надо его преемникам в искусстве идти иными путями, а надо, наоборот, подражать этому образцу. Эстетика абсолютистского классицизма преклоняется перед авторитетами. Рядом с «правилами» вторым устоем всего искусства классицизма были «образцы», теория подражания. При этом замечательно, что ни в теории, ни в практике поэзия классицизма не была только «книжной» поэзией. Фактически, классики писали иначе, чем те поэты, которых они избрали своими образцами. Да и в теории они требовали от искусства в первую очередь «подражания природе», естественности, но они природу, жизнь понимали в плане предпочтения общего частному, общественного личному.

Образцовой литературой была объявлена античная литература. Подражать надо было грекам и римлянам. При этом, соответственно политическим идеалам классицизма, наибольшее внимание привлекала поэзия императорского Рима, поэзия века Августа, – Овидий, Виргилий, Гораций. Античные жанры, античные образы, античная мифология заполняют литературу, которая не становится от этого более близкой к подлинно античной.

Только прогрессивность для своего времени идей классицизма могла привести к великому совершенству творчества его лучших представителей во французской литературе XVII столетия.

Точность, ясность, благородная простота и логическая законченность стиля и построения произведений явились одним из лучших достижений классицизма вообще. Они не пропали и впоследствии у лучших представителей европейской литературы, пришедших на смену классикам. Именно от классицизма унаследовал эти черты своей художественной манеры Пушкин.




В XVIII столетии французский классицизм переживает свой второй расцвет, но уже на новой идейной и социальной основе. XVIII век во Франции – это период подготовки буржуазной революции. Передовые идеологи буржуазии и вместе с ними более демократические мыслители и поэты начинают подготовку штурма феодализма, церкви, феодальной монархии. Они хотят воспитывать народ для будущих великих классовых боев. Они должны воспитать в своем классе мужество, преданность идеалам свободы, готовность умереть в борьбе с феодализмом. Величественная монументальность классицизма импонирует им. Идея общественного служения, свойственная классицизму, важна для них. Они отказываются от идеализма Декарта, они увлекаются естественными науками и их мировоззрение тяготеет к материализму. В то же время они сохраняют и в своем мировоззрении основу рационализма. Все-таки – ведь их революционность буржуазна, а их политическая теория не наука, а утопия или даже иллюзия, так как их идеал – буржуазный строй – не может дать настоящей свободы, о которой они мечтали. И вот их мечта о свободе, не подкрепленная исторической правдой, а все же прекрасная, пока' она была только мечтой, приводит их к отвлеченным, героическим и возвышенным образам классицизма.

Вождем нового классицизма XVIII столетия во Франции был Вольтер. В его руках классицизм стал боевым оружием антифеодальной литературы. Он оставался стилем рационалистическим и у Вольтера. Но «разум» Вольтера диктует ему уже не общие нормы государственности, подавляющие личность, а учение о свободе от пут церкви и феодализма. Пафос утверждения, двигавший Корнелем и Буало, сменяется у Вольтера пафосом отрицания, борьбы, бунтарства. Вольтер и его ученики воспитывали в своих читателях священное беспокойство, неудовлетворенность настоящим, страстную любовь к свободе. Тем более ценным было их влияние на умы передовой интеллигенции во всей Европе и, в частности, в России.

Первые воздействия классицизма в России могут быть прослежены еще в XVII веке в творчестве Симеона Полоцкого. На смену его схоластическому классицизму пришел новый, почерпнутый уже непосредственно в западных источниках Кантемиром и Тредиаковским. Они обращаются и к античным образцам, и к французским и немецким классикам. Они дают сами образцы творчества в указанных классицизмом жанрах. Самые принципы стиля Кантемира и раннего Тредиаковского с их стремлением к рациональной простоте, ясности, логичности, с их дидактизмом и схематизмом мышления – все это вело к созданию русского классицизма.

Однако именно Сумароков и его единомышленники, либеральные дворянские интеллигенты, создали полноценный и единый стиль, законченное художественное мировоззрение русского классицизма.

Сумароков, и вообще русские поэты середины XVIII века, включились в общеевропейское движение классицизма и приняли его принципы не случайно. Во-первых, усваивая принципы классицизма, русская литература оказывалась наследницей наиболее зрелых достижений Запада, становилась на один уровень с самыми передовыми литературами мира. Во-вторых, классицизм вполне соответствовал по своим идейным установкам основному направлению, указанному русской культуре всем историческим путем России с начала XVIII века: именно культ общественного, государственного долга, подчинение частного, личного интересам страны и разума, столь характерные для классицизма на всех его стадиях, был близок передовым людям России, воспитанным жертвами, усилиями и победами петровского времени. С другой стороны, классицизм учил, анализируя человека вообще, идеал человека, воспитывать людей в духе этого идеала; эта задача подчинения душевной жизни человека идеалу разума и культуры стояла весьма отчетливо перед русскими писателями; устроив удовлетворительно внешнее положение своего государства, отвоевав ему почетное место в Европе, они с особым усердием обратились к задаче воспитания граждан новой России и в их политическом бытии, и в их частных, интимных отношениях.

Задачи воспитания души, поставленные еще песнями, драмами и учебниками петровской эпохи и отодвинутые в творчестве Ломоносова другими, более важными задачами, теперь выдвигались на первый план. Все это могло быть осуществлено в наиболее ясных и поучительных формах именно классицизмом.

Наконец, в-третьих, для русской культуры особое значение имело и то обстоятельство, что классицизм стремился построить идеал культуры и человека не местного значения, а общечеловеческий. Русская литература к середине XVIII века накопила уже достаточно сил, чтобы усвоить и пропагандировать этот общечеловеческий идеал человека и гражданина. Тем самым окончательно закреплялся отказ от азиатской отсталости, провинциальности, отьединенности русской культуры от передового человечества. Идеал русского человека становился идеалом всей мировой прогрессивной культуры, и перед русским человеком открывались широчайшие горизонты. Он становился гражданином мира, обретал общий язык с лучшими людьми мира. Он роднился и с Вольтером, и с Ньютоном, и с Адамом Смитом. Он и свою собственную русскую культуру понимал теперь как органическую составную часть общечеловеческой культуры. Для этого необходимо было принять и тот стиль, тот художественный метод, который стал стилем и методом всей европейской литературы и который по самой своей сущности был стилем общего, общечеловеческого, космополитического идеала. Это и был стиль классицизма.
При этом важно было и то, что, усваивая общеевропейские принципы классицизма, русская литература не должна была, не могла и не хотела утерять свои особые национальные черты, потерять свое лицо. Она и не потеряла его.
Читать новости: