Если в стихотворении «Валерик» сближены взгляд солдата и сознание «лермонтовского человека», то в «Завещании» сделана попытка включить в сознание солдата черты сознания дворянского интеллигента. Герой «Завещания» наделен конкретно-психологическими чертами человека 30-х годов, чувствующего себя одиноким. Протестующее сознание, присущее Лермонтову, входит отдельными сторонами (иронией: «Скажи, что я писать ленив…», гневом: «Пустого сердца не жалей…») в духовный мир простого человека. В самой речи чувствуется и характер мужественного армейца, и черты передового интеллигента; серьезная простота тона и способность к глубокому размышлению, анализу своих переживаний, сближающая «Завещание» со стихотворениями «И скучно и грустно…», «Валерик» и др.

И вместе с тем совершенно очевидна опрощенность дворянского интеллигента, изъясняющегося языком, сближенным с солдатской речью. Но герой «Завещания» несет в себе и все черты основного героя лермонтовской лирики. Возможность подобного сцепления двух по существу разных характеров коренится в желании совместить народное начало, близкое природе, естественной жизни, и высокое сознание дворянского интеллигента, приблизить народное сознание к протестующему, мятежному началу и одновременно пропитать мятежным, протестующим чувством человека из народа. Все это неизмеримо раздвигало границы лермонтовского протеста и вело к еще большей обобщенности критики.

Вместе с тем сознание автора не отделилось от сознания простого человека. В «Завещании» своеобразно сказался тот же момент перехода, перелива, противоречивого совмещения двух разных сознаний, который заметен и в лермонтовской «Родине». Познание действительности заставляло дворянского интеллигента не только искать пути сближения России образованной, европейской и России крестьянской, но и обозначать направление этих поисков. Вот почему лермонтовский лирический герой, выступая во многих стихотворениях от своего собственного лица, порой принимает явный облик простых людей, непосредственно отражающий народное сознание. И одновременно подспудно здесь просвечивает мысль о народном начале в душе дворянского интеллигента, говорящего от имени народа, но еще далекого от него, точно так же как и стремление наделить своим высоким сознанием человека из народа, который еще не обладает протестующей, мятежной страстью. Единство внутренне противоречивых голосов в «Завещании» достигается конкретно историко-психологическим обликом героя, совмещением в нем армейца и дворянского интеллигента.





Философия извлекается из простой, обыкновенной, повседневной жизни, а не существует как-то отдельно от нее, поверх нее, изымаясь из сферы реальности. Напротив, она несет явственный отпечаток этой реальности, и оказывается, что идеалы дворянского интеллигента, его протест и трагизм порождены самой жизнью, а не привнесены откуда-то извне и наложены на действительность. Конечно, чувства Лермонтова и в ранней лирике обусловлены самой эпохой, но поскольку внешний мир мыслится как сфера абсолютно враждебная, то получалось, будто идеалы и протест возникают из самой личности, выступают лишь субъективно обусловленными. Теперь же отношение между идеалом и действительностью изменилось: субъективное чувство получило реальную, объективную основу. Лермонтов стремится закрепить ее в самой форме стихотворений: увеличивается значение сюжета, исповедь и монолог героя совмещаются с рассказом о действительных событиях, драматизируются. Так, в «Завещании» исповедь, лирический монолог с характерными для Лермонтова рассуждениями, внутренним ходом мысли, недоговоренностью, эмоциональной напряженностью сочетаются с повествовательной интонацией.

Усиление объективного начала приводит к конфликту между внешней простотой речи, прямым смыслом слов и глубокой внутренней интеллектуальностью формы лирического высказывания, демонстрирующей напряженность, значительность, психологическую сложность раздумий героя. Лирический герой не является уже чистым воплощением авторского «я», а приобретает индивидуализированную характеристику отдельного от автора лица, не независимого от автора, но и не сводящегося только к автору. С этим связана и попытка передать исповедь в форме несобственно прямой речи - от себя и в то же время от лица другого человека («Скажи им, что…», «Скажи, что я…»).

Во всем этом проявилось явное намерение выйти за рамки романтической лирики и романтической поэтики. Вместе с тем герой по-прежнему противопоставлен внешнему миру и обнаруживает тот же психологический склад, который свойствен трагическому сознанию романтика. Жизнь видится ему под совершенно определенным углом зрения. Тип его отношения к действительности, порождающий лирическое переживание, в основных своих чертах нисколько не изменился. Он получает теперь объективную мотивацию, идущую не только от личности, но и внешнего мира.
Читать новости: