«Петербург» — замечательное произведение Белого, выражающее глубочайшие органические пласты его художественного сознания, апогей его творчества, роман, воспроизводящий острый, вполне реальный кризис правящих и интеллигентско-элитарных кругов предреволюционной России. Но поскольку каждое явление искусства, независимо от его широты, богатства, масштаба, в чем-то неизбежно ограничено, читатели «Петербурга» и сам автор имели основание отмечать в этом романе не только его своеобразие и глубину, но и то, чего в нем не было, или то, что они хотели видеть в искусстве, чтобы восстановить истинную полноту мира искусства и жизни, как они ее понимали. Из всех видов «ограниченности», сказавшейся в «Петербурге», особенно печалила Белого, его критиков и читателей мрачность этого произведения, сгущенная темнота явленной в нем действительности, то есть недостаточное развитие того, что могло бы противостоять этому. Не случайно, как уже говорилось, Белый задумывал новый роман — «Невидимый Град», который должен был быть, в отличие от «Петербурга», светлым и утверждающим.


 



Замысел третьей части трилогии, романа «Невидимый Град», очевидно, очень занимал Белого: он не раз упоминал о нем и в своей переписке. В письме к Иванову-Разумнику, относящемуся к декабрю 1913 года, он очень точно и обобщенно определяет идейное задание нового романа, соотнося это задание с наиденными им формулами, поясняющими смысл двух предшествующих частей трилогии — «Серебряного Голубя» и «Петербурга».


Очевидно, роман, о котором мечтал Белый, роман, в котором раскрывалось бы «положительное эго», «сплошное «да», «жизнь подлинная», должен был содержать в себе и возбуждать «катарсическую энергию», независимо от того, рождалась ли она из «трагической концепции» или из других источников. Но Белый, приближаясь к началу своей непосредственной работы над «Невидимым Градом», как можно думать, столкнулся с непреодолимой для него внутренней трудностью, возникавшей перед писателями кризисной эпохи и кризисного мироощущения, писателями, которые задумывались над созданием произведений, конкретно позитивных, утверждающих положительные ценности жизни. На пути к осуществлению такого замысла Белый находился в положении еще более тяжелом, чем многие из этих писателей. Страдание и боль были заложены в самых недрах его человеческого существа и художественного зрения, а «утешение», «руку помощи» он искал не столько в стихиях и «обещаниях», идущих от реальной жизни, которая могла дать действительно надежную опору, сколько в «мире сверхчувственного». Так или иначе «Невидимый Град» не был написан. Вместо него Белый создал «роман о детстве» — «Котика Летаева», оригинальное и значительное произведение, открывшее ряд его автобиографических сочинений — художественных и мемуарно-художественных. Катарсическая энергия имела в них не большее значение, чем в «Петербурге». Это была мера очищения, которая характеризует зрелую индивидуальность Белого как писателя и о которой нужно иметь представление, если мы хотим приблизиться к пониманию его творчества.