Голдинг выработал особый стиль, особую авторскую манеру, которая разрешает ему с чрезвычайной объективностью и полнотой изображать жизненные явления. Его историческая проза отличается зримым описанием деталей, живым описанием теней, способов освещения, одежды, его цветов и оттенков. Но при всей глубине погружения в историю Голдинг не боится диахронических вмешательств. В повести «Чрезвычайный посол» Голдинг воссоздал ситуацию, которая сложилась при дворе римского императора. И прочитывается она, казалось бы, однозначно: старый Император наслаждается общением со своим любимым, но внебрачным внуком Мамиллием и опасается за его будущую судьбу, понимая, что стремление внука заняться делом может стоить ему жизни. Император рассказывает внуку о том, что в мире есть страна чудес - Китай и Мамиллий может туда поехать послом. Император лениво-невнимательный к обращению грека-просителя Фанокла, который предлагает ему проект парового двигателя и взрывчатки.

Император и грек будто бы не понимают друг друга, разговаривают на разных языках. Казалось бы, лишь из желания доставить своему внуку удовлетворение, заметив его взгляды, направленные на сестру Фанокла Евфросинию, Император разрешает греку начать работы. Евфросинию, а не изобретения грека, Император называет десятым чудом света. В день испытания парохода происходит авария, которая выглядит как посягательство на Мамиллия, что стоит рядом с Фаноклом. Неожиданно в порт заходят корабли законного наследника престола, Постумия. И все в повести резко изменяется. Перед читателем возникает не седоволосый, утомленный властью Император, а бесстрастный, рассудительный игрок.

Сменяется ряд эпизодов и ситуаций, где оказывается, что одни и те же слова и поступки могут означать разное и восприниматься по-разному. Частые визиты в порт Мамиллия, захваченного Евфросинией, характеризуются в донесении Постумию как его личная заинтересованность в реорганизации боевых кораблей, от которой он впадает в состояние «чрезвычайного возбуждения и нервного подъема». Фанокл, способный коренным образом изменить армию и флот, выглядит жалким чудаком, который заявляет сильным мира сего, которые решают мелкие политические задачи: «Я изменяю мир. Рабов заменят уголь и железо. Цивилизация — это система коммуникаций». Последний тезис звучит как самая совершенная модернизация. Император задумчиво говорит в ответ: «Чем они хуже, тем лучше», — и заставляет Фанокла выслушать раба-гребца, для которого, как оказалось, лучше быть занятым на изнурительных роботах, чем быть неиспользованным совсем. Раб-гребец сознался также в попытке покушения на Фанокла, тем самым утверждая, что есть вопросы важнее, чем наследник престола, формулируя одну из наиболее актуальных проблем современности: разногласие между технической модернизацией производства и занятостью людей. Все эти несоответствия напоминают комедию ситуации, перенесенную в прозу.



 




Третья часть повести выстроена как настоящий фарс. Поврежденный пароход «Амфитрита», оставшись без управления, двигается по кругу и сам разгоняет все корабли Постумия. А в настоящее время Император также сам расправляется с его воинами, выстроив их под палящим солнцем в полной амуниции на парад и обратившись к ним с развесистой речью, обещая отпуск и награды. И речь эта перерывается время от времени падением из-за солнечного удара кого-нибудь из воинов. Постумий уничтожен. По простой логике Мамиллий готовится стать императором: «Приказы все до одного неправильные, но люди ему подчинялись. В этом и заключается секрет. Это будет ужас, а не Император. Калигулу он переплюнет, а вот Нерона превзойти — таланта недостаточно». Итоговый разговор Императора с Фаноклом перелистывает еще несколько оценок и ситуаций: старый Император отгадывает загадку закрытого лица Евфросинии — ее красота имеет дефект.

Мамиллий откажется от нее, а старый Император вступит в брак с ней и раскроет ошеломленному Фаноклови логику, которая помогла ему в раскрытии тайны: «Лишь юный идиот вроде Мамиллия мог болезненную стыдливость считать доброжелательной скромностью. С высоты моего опыта и с надеждой, что нас не услышит ни одна женщина, я по секрету скажу тебе: скромность придумали мы, мужчины. Неизвестно, не нами ли выдумано и целомудрие?» Император едва раскроет ход своей мысли, и то, что казалось бессодержательным и нелогичным в его соображениях, приобретет и содержание, и мудрость. Фанокл предложит Императору книгопечатанье. И от мечты издать сто тысяч экземпляров Гомера Император пройдет на наших глазах путь через мысль «Часто ли рождаются Горации?» к предполагаемому перечню того, что начнет издаваться: «Дневник провинциального губернатора», «Как я строил стену Адриана», «Моя жизнь в великосветском обществе.

Произведения опытной госпожи», «Пятьдесят интерполированных поправок к Морскому регистру», «Метрическая инновация в мимиямбах Геронда», «Сублимированный символизм первой книги Эвклида», «Воспоминания бабушки Нерона». И вместе с тем в ответ Император отправляет Фанокла послом в Китай. И эта последняя строка заставляет переосмыслить все с самого начала: что стояло за разговором о Китае с Мамиллием, о нем или о благе страны заботился Император, не есть ли искусственное сдерживание технического прогресса высочайшей мудростью? Эти последние слова открывают и путь вперед в развитии сюжета: чуть ли не римский посол сделал Китай страной чудес?

Последними произведениями Голдинга стали романы «В тесном соседстве» (1987) и «Пожар внизу» (1989), которые вместе с «Ритуалами на море» образовывают трилогию «На край света».