Сцена присяги на Рютли является центральной, узловой в драме. Здесь собрались достойнейшие представители всех сословий и профессий: тут свободные и крепостные крестьяне, ремесленники, охотники, рыбаки, пастухи, священник и т. п. Всех их объединяет одна мысль, одно стремление: ненависть к угнетателям родины, горячая любовь к свободе, готовность умереть в борьбе за освобождение страны. На собрании принимается закон: лишать прав швейцарца каждого, кто захочет присягнуть Австрии. Рисуя рабское положение народа, Штауфахер обращается к собравшимся народным представителям с призывом:

    * Наш этот край, мы им века владели
    * И чтоб чужой слуга посмел явиться
    * Сюда, и нагло цепи нам ковать,
    * И нас позорить на родной земле!
    * Да разве нет защиты против гнета?
    * (Сильное волнение среди крестьян.)
    * Нет, есть предел насилию тиранов!
    * Когда жестоко попраны права
    * И бремя нестерпимо, к небесам
    * Бестрепетно взывает угнетенный
    * И вечные права там достает,
    * Что, неотъемлемы и нерушимы,
    * В небесной выси звездами сияют.
    * Вернется первобытная пора,
    * Когда повсюду равенство царило.
    * Но если все испробованы средства,
    * Тогда разящий остается меч.
    * Мы блага высшие имеем право
    * Оборонять. За родину стоим,
    * Стоим за наших жен и за детей!


 




С этими лозунгами собравшиеся принимают клятву объединиться в союз, освободить родину, и - «смерть пусть каждый рабству предпочтет». Искусный стрелок из лука Вильгельм Телль не присутствовал на тайном собрании. Вначале он придерживается точки зрения, что если никого не тронешь, то и тебя оставят в покое, что надеяться можно «лишь на себя». Когда Штауфахер приглашает его примкнуть к тайному союзу, ибо, «сплотившись, даже слабые могучи», Телль (в прямом противоречии с хроникой Чуди) отклоняет предложение: «Тот, кто силен, всегда сильней один». Изображая индивидуализм Телля, Шиллер в сущности отразил, как художник-реалист, действительные черты, свойственные швейцарскому крестьянину.

Эта точка зрения Телля лишний раз доказывает, что не он является главным героем драмы. Его выстрел - только сигнал к народному восстанию, которое было подготовлено заранее и ждало лишь подходящего момента. Но Телль не чужд общенародному делу освобождения. На вопрос Штауфахера, может ли родина рассчитывать на него, когда придет нужда в самозащите, Телль отвечает:

    * Я не умею помогать словами.
    * А делом захотите вы ответа.
    * Зовите Телля - он пойдет за вами.

И действительно, когда шляпа была выставлена на шесте в Альтдорфе, весь народ обходил это место, чтобы не отдавать унизительных почестей этому чучелу. Телль же с маленьким сыном гордо проходит мимо шеста со шляпой и не снимает головного убора. Остановленный стражей и пойманный на месте «преступления» лично ландфохтом, Телль обещает этого больше не делать, но Гесслер знает, с каким, опасным противником он имеет дело. Он заявляет, что Теллю будет дарована жизнь только при условии, если он, известный своим искусством стрелять из самострела, благополучно собьет яблоко с головы своего сына. Это новое проявление насилия еще больше усиливает ненависть Телля и всего парода к Геселеру. После удачного выстрела Гесслер приказывает, несмотря на данное слово, заковать Телля и увезти его в тюрьму. Причиной этого явилось то, что когда Телль прицеливался в яблоко на голове сына, он вынул из колчана и вторую стрелу с целью убить Гесслера, если первая убьет ребенка. Гесслер знает силу Телля, знает и надежды, которые возлагает на него народ. Обращаясь к собравшимся на площади в Альтдорфе, ландфохт говорит:

    * Бунтовщики, вы против государя,
    * Лелеете надежду на мятеж.
    * Я знаю вас… я вижу вас насквозь…
    * Я выхватил его из всей толпы,
    * Но знаю, все к его вине причастны.

После всего этого Телль не может уже доверять ни одному обещанию Гесслера. Когда во время переезда на озере поднимается буря и спасти лодку может только один Телль, ландфохт приказывает его расковать и обещает ему в случае спасения свободу. Справившись со своей задачей, Телль выпрыгивает на берег и направляется к ущелью недалеко от Кюснахта, чтобы дождаться проезжающего по этой дороге Гесслера. Здесь он становится свидетелем еще одной гнусности и бесчеловечности ландфохта по отношению к порабощенному народу: крестьянка Армгарда с детьми преграждает Гесслеру дорогу, падает на колени и просит освободить ее мужа - бедняка, сидящего уже полгода без следствия и суда в тюрьме. В тот момент, когда Гесслер, отталкивая ее, с яростью клянется, что укротит дерзкое упорство непокорных швейцарцев и подавит дух свободы, его грудь пронзает стрела Телля. С возгласом «свобода хижинам и мир невинным» Телль выходит из своей засады на дорогу, где начинает собираться народ.

Таким образом, Телль переживает определенную эволюцию. Жизненные обстоятельства оказывают на него воздействие, он проходит школу борьбы и, перевоспитываясь под ее влиянием, освобождаясь от присущего ему индивидуализма, приходит к участию в общенародном деле.

Выстрел Телля становится сигналом для народного восстания: разрушают крепость «Иго Ури», в селах - набат, зовущий народ к восстанию, в горах горят костры, цитадели австрийских фохтов везде сравниваются с землею. Все, в чем клялись на Рютли, свершено: страна освободилась от чужеземных угнетателей, восстановлена независимость родины, и три лесных кантона образуют швейцарское государство. Последнее действие - перед домом Телля - изображает народное ликование после освобождения.

При характеристике «Вильгельма Телля» нельзя пройти мимо вопроса, зачем собственно Шиллеру понадобилась в конце драмы совершенно ненужная и со всем ходом действия никак не связанная сцена встречи Телля с Паррицидой - швабским герцогом Иоганном, из корыстных целей убившим своего дядю, германского императора из дома Габсбургов. Создание этой сцены не без основания приписывается влиянию некоторых лиц из круга веймарского двора, которые были немало шокированы прославлением в драме Шиллера акта политического убийства. Осуждение поступка Паррициды Теллем должно было смягчить это впечатление. В этом отношении интересно высказывание Гете в беседе с Эккерманом 16 марта 1831 года. Вот что об этом пишет Эккермаи: «Мы беседовали также о заключении Телля, и я высказал свое изумление тому, что Шиллер мог впасть в ошибку и унизить своего героя неблагородным отношением к бежавшему герцогу швабскому, которого он строго осуждает, в то время как похваляется своим собственным деянием. «Да, это с трудом постижимо, - сказал Гете. - Но Шиллер, как и другие, был подвержен влиянию женщин, и если в данном случае мог допустить такую погрешность, то это произошло скорее вследствие таких влияний, нежели по непосредственному побуждению его собственной благородной натуры». Так ли было в действительности, как думает Гете, трудно сказать, но во всяком случае сцена встречи Паррициды с Теллем производит впечатление какого-то искусственно пристегнутого привеска к драме, созданного, повидимому, уже после того, как произведение было закончено.