Ни одна драма Шиллера не вызвала такой ожесточенной полемики, как «Вильгельм Телль». Ибо ни в одной из них не был столь прямо и остро поставлен вопрос о народно-демократической революции или «народном самоосвобождении». Для немецких буржуазных историков прусской ориентации (например, Трейчке и др.) с их требованием национального объединения страны путем «революции сверху», по методу Бисмарка, так наглядно показанное Шиллером демократическое «самоосвобождение» народа от чужеземных угнетателей и национальное объединение страны в демократическое миролюбивое государство снизу, силами самого народа, было совершенно неприемлемо.

Отрицательное отношение реакционных историков литературы всех мастей к демократическим идеям драмы, особенно же к эпизоду убийства ландфохта Гесслера Теллем, вполне понятно. С другой же стороны, некоторые «ультралевые» мелкобуржуазные критики, выдавая высказывания отдельных действующих лиц в драме, исторически оправданные для XIV века, за собственные политические взгляды автора, всячески стараются умалить свободолюбивый характер этого произведения или вовсе его отрицать. Такой упрощенческий подход извращал драму не меньше, чем откровенные нападки со стороны реакционных историков литературы.

Несомненно, что и в «Вильгельме Телле» сказалось отрицательное отношение Шиллера к французской буржуазной революции. При этом теперь существо вопроса уже не ограничивалось для него осуждением якобинского террора 1793 года. В последние годы жизни Шиллер судил о французской революции по такому ее результату, как захватнические войны бонапартовской Франции. В них он видел отражение «великого идола времени» - «пользы», то есть буржуазной наживы. Его же идеалом была демократическая революция, свободная от подобных явлений.

Выше уже отмечалось, что французской революции Шиллер противопоставлял революцию в Нидерландах XVI века. Народ Нидерландов изображался им «самым миролюбивым из всех народов», как «мирное население рыбаков и пастухов, живущее в забытом уголке Европы». Только тогда, когда испанский деспотизм покусился на свободу этой маленькой страны, «простой в своей политической мудрости, как и в своих нравах, народ осмеливается опереться на старинный трактат» и требовать свободы. И когда надменная тирания отказывает ему в этом, народ, доведенный до отчаяния, прибегает к мечу, восстает и выгоняет из своей страны наглого деспота. Нидерландская революция, в которой «угнетенное человечество борется за свои благороднейшие права» и сбрасывает цепи рабства, благодаря единодушию и самоотверженности храброго народа одерживает в конце концов победу «над страшными хитросплетениями тирании».

Даже при самом беглом сравнении этой концепции нидерландской революции с народно-демократическим восстанием, нарисованным в «Вильгельме Телле», сходство их бросается в глаза. Здесь такой же простой, миролюбивый, не тронутый язвами буржуазной цивилизации швейцарский народ, отстаивающий свою свободу и независимость, опирающийся на старинные права и договоры; здесь такой же свободолюбивый народ, который для самозащиты берется за меч и прибегает к ответным актам насилия лишь тогда, когда чужеземные угнетатели своим глумлением и произволом доводят его до отчаяния.

Шиллер до конца жизни сохранил несколько идеализированные понятия о преимуществе докапиталистических ступеней в развитии общества перед капиталистическими. Эти симпатии поэта сказались и на обработке народного оказания о Вильгельме Телле.

Создав драму, посвященную освобождению народа от чужеземных угнетателей силами самого народа, Шиллер сознательно подчеркивает разницу характера и результатов этого народно-демократического освобождения от тех результатов, к которым привела французская буржуазная революция,- к бесконечным завоевательным войнам, к захвату чужих земель, к лишению свободы и национальной независимости более слабых народов. Эти мысли поэт изложил в созданном одновременно с драмой стихотворении «Вильгельм Телль». Картина Европы эпохи наполеоновских войн рисуется здесь в следующем виде:

    * Когда глухие силы раздвоятся,
    * И ярость слепо жжет огонь войны,
    * И справедливость может затеряться-
    * В раздоре партий, и обнажены
    * Бесстыдства все, и может прикасаться
    * К святыням произвол, и снесены
    * Все страны с якорей и полны гневом,

 



    * Тогда нет места радостным напевам.
    * (перев. 10. Анисамова.)

Совершенно другую картину представляет собою освободительная борьба швейцарского народа:

    * Когда ж народ, пастушески-смиренный,
    * Чужого не ища, спасая честь,
    * С себя свергает вдруг ярем надменный,
    * Когда и в гневе справедливость есть
    * И в счастье скромность, - это ли не ценно?
    * Бессмертье здесь, и здесь родится песнь.
    * И вот тебе я шлю даянье это
    * Ведь все великое тобой пригрето.

Свои симпатии к идеализированной патриархальной демократии поэт не скрывает и в драме. Представитель старого дворянства, барон Аттингаузен, утром перед началом рабочего дня по древнему обычаю выпивает с работниками чашу вина, а вечером беседует с ними о делах. Он чувствует себя членом общей крестьянской семьи, вместе с. народом глубоко переживает позор чужеземного ига и готов присоединиться к общенародной борьбе с поработителями родины. Совсем иным показан племянник барона Уль-рих, приверженец присоединения страны к Австрии: его прельщает блеск рыцарских турниров, мощь династии Габсбургов, богатая дворянская знать. Ульрих с презрением отклоняет честь принадлежать к «крестьянской знати», не хочет заседать в народном суде рядом со своим слугой. Старик Аттингаузен вынужден признать, что дворяне изменяют принципам «святого дела родины своей», что

    * Манят за наши горы молодежь
    * Чужой страны могучие соблазны.
    * Зачем я здесь? Давно погребены
    * Все, с кем я вместе действовал и жил.
    * Мой век ушел в могилу.
    * Счастлив тот,
    * Кто жить не будет с новым, поколеньем!