Народность романтики составляет самую яркую особенность стихов Багрицкого с начала его работы в «Моряке». Но если в стихах 1921 года ей порою противоречил архаически торжественный, тяжеловатый слог, то уже в 1923 и еще больше в 1924 году поэт добивается легкости в ритмическом движении стиха, психологической и живописной выразительности без пышных словесных украшений.

С уходом архаической риторики формируется своеобразная поэтика морского «цикла» в основу которой легли и реалистические и романтические принципы. Реалистические черты морскому пейзажу и облику человека, чья жизнь связана с морем, дают тяжелый, но полный поэзии труд рыбаков и мореходов (русских, английских и французских), революционные восстания на черноморских кораблях и увлекательная жизнь самого моря и прибрежных скал, растений, рыб и морских птиц. В поэтическом решении темы моря Багрицкий идет от традиции прогрессивной русской литературы и живописи, перекликается с английскими поэтами и противопоставляет аристократическому эстетству свой обдуманный, страстный демократизм. С теплым сочувствием написан портрет юнги, который ушел из дому, тревожимый неясным порывом любви к морю. Увлекательные приключения не скрасили его путь:

    * Юнгой я пришел на судно,
    * Мыл полы, картофель чистил,
    * Научился по канатам
    * Подыматься вверх и вниз.
    * Боцмана меня ругали,
    * Били старшие матросы,
    * Корабельный кок объедки,
    * Как собаке, мне бросал.
    * Ах, трудна дорога юнги:
    * Руки язвами покрыты,
    * Ноги ломит соль морская,
    * Соль морская ест глаза!
    * («Юнга»)

В морском «цикле», включающем около сорока стихотворений, не считая «Сказания о морс» и «Баллады о Виттингтоне», пет стихов, построенных на авантюрном сюжете, а если и упоминается в песнях английских моряков пиратский корабль «Аретузо», то он: выходит в море «бить королей». Море щедро награждает юнгу сказочно яркими впечатлениями. Вводя в морской пейзаж романтические краски, Багрицкий остается верным природе, не прибегая к искусственным эффектам. Он стремится извлечь поэзию из самой жизни моря, поэтому смотрит на море как исследователь, художник и рыбак:

А над морем, словно хлопья Снега белого, кружатся Чайки, острыми крылами Взмахивая и звеня.

    * И над далью голубою,
    * Где еще дрожит и млеет
    * Звездный блеск, уже восходит
    * Солнце в пламени дневном.
    * От него бегут по волнам
    * Рыбы огненные, плещут





    * Золотыми плавниками,
    * Расплываются, текут…
    * Что прекраснее и слаще
    * Солнца, вставшего из моря
    * В час, когда прохладный ветер
    * Дует солью нам в лицо?

Живопись зрелого Багрицкого, по сравнению с ранней, немногоцветна. Строгий выбор цвета сочетается с точно найденным звуковым и динамическим образом. В морских стихах Багрицкого уже знакомый по «Сказанию о море» образ Голландца встречается один раз, но и этот случай по-своему характерен. Веселая песня «В пути» обнаруживает превосходство действительности над вымыслом, легендой, и даже в этом заметен шаг вперед от «Сказания о море» к историческому эпосу:

    * Кто же несется из тучи,
    * Выплывшей па небеса:
    * Ты ли, Голландец Летучий,
    * В ночь развернул паруса?..
    * …Нет, под густыми волнами
    * Спит заповедный фрегат,
    * Только, гудя над песками,
    * Легкие ветры летят…
    * …Что нам легенды и песни,
    * Если тревожен восход,
    * Если грозней и чудесней
    * Воет водоворот!

Романтика легенды уступает место романтике реальных морских путешествий, и море становится у Багрицкого символом свободы, завоеванной революцией.

Увлекательным путем изучения неизвестных стран (но не путем конквистадоров!) оказалось море в прекрасном романтическом стихотворении «Открыватели», где нет еще прямой связи с современностью. Тревожные краски вечернего моря («и в воспаленном пламени закатов густело море, красное  вдали»),  ослепительный  свет солнца, которое входит «плавящейся глыбой в голубизну распахнутого дня», и отблеск пролетающих со звоном солнечных рыб, и медленное движение луны, «горячих звезд» - создают неповторимый в своем роде морской пейзаж. Этот пейзаж напоминает о лучших традициях живописи (например, о «Черном море» Айвазовского), а в поэзии русской открывает новую страницу.

Революционная тема органично входит лишь в те стихи, где идет речь о флоте и освободительной борьбе русских и украинских моряков («Моряки», «Потемкин», «Былое»). Но и там, где нет прямого отражения истории революции, - при описании рыбной ловли, шторма или в лирических стихах, передающих настроения поэта («Возвращение», «У моря»), - Багрицкий отдает все свои симпатии людям труда.

Некоторые критики 20-х годов (В. Дыпник и другие) усматривали в часто повторяющемся мотиве пути пристрастие автора к бродячему, кочевому быту. Они-то и создали фантастический образ бездомного странника, для которого «природа, ветер, песни и свобода» исчерпывают жизненный идеал. Поводом для таких заключений были екпкеты некоторых стихов (ранней «Осени», «Птицелова») и споры о поэме «Сказание о море», когда сам Багрицкий дал характерное совмещение: «Или не бродячий мне послан господом удел? И хлеб сверкающий, горячий в печи не для меня созрел?» В этих случаях обнаруживалось непонимание кровной связи поэта с народом, с землей, которую обрабатывает крестьянин, с морем, куда уходят рыбаки и матросы, для кого море дорого и близко, как родное.