Крылов начал писать басни уже в 80-е годы XVIII века. Но созданным тогда десятком басен он не был удовлетворен и никогда не вспоминал о них впоследствии. С новыми творческими возможностями он обратился к жанру басни в 1805 году. Начало басенного творчества Крылова в первое десятилетие XIX века прочно связывалось с И. И. Дмитриевым (самым знаменитым русским баснописцем начала XIX века), поддержавшим Крылова на его новом пути. Если, став драматургом, Крылов вызвал вражду и противодействие со стороны виднейшего своего предшественника Б. Княжнина, то, наученный горьким опытом, он сумел завоевать расположение крупнейшего дворянского баснописца И. И. Дмитриева. Знаменательно и то, что Крылов обратился к басне одновременно с целым рядом поэтов, объединенных в «Вольном обществе любителей словесности, паук и художеств».

Когда Крылова как-то спросили, почему он пишет не что другое, а басни, ОН, как вспоминали, сказал: «Этот род понятен каждому: его читают и слуги и дети». Крылов, как и другие поэты, обратился к басне, как к явно демократическому, народному жанру. Вскоре Белинский охарактеризует ее как жанр, тесно связанный с народным мышлением и афористическими формами выражения, народом выработанными.

Любопытен выбор Крыловым первых басенных сюжетов. Это рассказ о «разборчивой невесте», о старике, взявшемся за новое большое и требующее длительного времени для выполнения дело. Крылов сам был в положении «разборчивой невесты» - столько видов литературной деятельности он перепробовал, пока остановился на басне. «Выбрал он себе форму басни, всеми пренебрежительную, как вещь старую, негодную для употребления и почти детскую игрушку», - писал о его окончательном выборе жанра Н. В. Гоголь. В басне «Разборчивая невеста» звучит ирония Крылова над своей  судьбой  и   стремление   объяснить   свои   цензурные неудачи своим собственным, чересчур придирчивым выбором жанра, легализуя тем самым свое новое выступление в печати.

Басня «Старик и трое Молодых» была также близка к обстоятельствам жизни Крылова. Он как раз и был в литературе «стариком», взявшимся выращивать новое дерево поэзии.

Но что ж тогда представляет собой басня «Дуб и Трость», кстати, напечатанная Крыловым первой и, значит, особенно им ценимая?

Некоторая формальная слабость басни «Дуб и Трость» могла быть в какой-то мере причиной того, что Дмитриев особенно охотно помог Крылову напечатать ее и «Разборчивую невесту». Он посодействовал публикации басни, которая могла показаться слабее его одноименного произведения и которая самим своим появлением подчеркивала значительность его творчества,; вызывавшего, как могло показаться, на подражания и повторения. Причем после выхода в свет первой книги басен Крылова в 1809 году Дмитриев как бы подвел итог соревнованию с ним, поместив на первом месте в издании своих басен 1810 года басню «Дуб и Трость».

Можно думать, что Крылов ценил в этой басне и другое. Дмитриев ослабил до предела социальный смысл басни. У него в контрастных образах Дуба и Трости - простое противопоставление самоуверенной силы и способности приспосабливаться к обстоятельствам. Крылов же старался придать басне большую социальную остроту. Если под Тростинкой он подразумевал себя и людей ему социально близких, то в образе Дуба, - как можно думать, учитывая постоянный характер его взглядов, - он    стремился    изобразить   самодержавие. Это отчетливо видно в том варианте басни, который был опубликован впервые. Дуб подъемлет чело «До мест, где видишь ты небесную лазурь», и портит жизнь множеству людей - «Долинам целым здесь я солнце заслоняю». Он настолько значителен, что может говорить о себе: «Я наслаждаюсь тихим миром среди стихии войны…»

Но что за буря, что за стихийные войны, которые сдерживало самодержавие и от одной из которых погиб царственный дуб? «Бунтует ветр», выразительно писал в первой редакции Крылов. Буря, «ветр» - это в басне Крылова «бунт», народное восстание, новая пугачевщина, но с иным, положительным результатом. Великий баснописец, по-видимому, потому-то и ценил басню «Дуб и Трость», что в ней, хотя и в очень завуалированной форме, он пытался высказать надежду на свержение самодержавия в России.

Следует отметить, что аллегория оказалась все же слишком ясной и опасной для автора, и он вынужден был впоследствии еще сильнее скрыть ее основной смысл, сняв и слова «бунтует ветер», и обвинение «дуба» в том, что он заставляет страдать «целые долины», лишая их солнечного света.

В истории басенного творчества Крылова первым большим событием было напечатание первых басен в журнале, а вслед за тем и появление первой книги его басен в 1809 году.

По содержанию первая книга басен Крылова самая интересная из всех его басенных сборников. Это объясняется тем, что здесь он целенаправленно проводит те же идеи, те же взгляды на жизнь, что и в XVIII веке. Тогда Крылов убеждал читателей в том, что для организации жизни страны царь абсолютно не нужен («Почта духов», «Каиб»). В таком же освещении выводится царь в баснях первой книги. Вот он в «Лягушках, просящих Царя»:



 




* Царь на диво был им дан
* Не суетлив, не вертопрашен,
* Степенен, молчалив и важен;
* Дородством, ростом великан.
* Ну, посмотреть, так это чудо!
* Одно в Царе лишь было худо:
* Царь этот был осиновый чурбан.

В басне «Мор Зверей» как царь (Лев), так и его приближенные - сильные мира сего все - живодеры и грабители, лицемерно сваливающие всякую вину на слабых.

Тут же задорная басня «Лев и Комар» о том, как

* Рвался, метался Лев и, выбившись из сил,
* О землю грянулся и миру запросил.
* У кого же? - У комара!
* Насытил злость Комар;
* Льва жалует он миром!
* Из Ахиллеса вдруг становится Эмиром,
* И  сам
* Летит трубить свою победу по лесам.

Это басня - «ода», поспевающая подвиг, победу слабых над царем.  «Его Светлость» - кровожадный волк в басне «Волк и Ягненок». Судья, который силен лишь умом своего секретаря, - в басне «Оракул». Перечитайте эти басни, прежде чем идти дальше, да и вообще положите том с. баснями Крылова рядом с собой и время от времени обращайтесь к нему попутно с чтением нашей книги. Таковы наиболее резкие и социально острые вещи первой книги басен Крылова. В эти годы слащавых мечтаний монархии о конституции, во времена Сперанского, Крылов позволяет себе быть откровеннее в печати, чем когда бы то ни было в своей жизни.