«Действительно, я у Разумихина хотел работы просить, чтоб он мне уроки достал или еще что-нибудь... - думал Раскольников, - но неужели я все дело хотел поправить одними уроками. Нет, к Разумихину я пойду, но не теперь... Я к нему... на другой день пойду, после того пойду, когда то уже будет кончено и когда все по-новому пойдет...» Он почти побежал куда глаза глядят. Таким образом он прошел весь Васильевский остров, вышел на Малую Неву, перешел мост и поворотил на Острова. Тут не было ни духоты, ни вони. По дороге, почувствовав голод, он вошел в харчевню, выпил рюмку водки и съел какой-то пирог. Потом пошел домой; но, дойдя уже до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги в кусты, пал на траву и заснул.

В болезненном состоянии сны иногда отличаются необыкновенною выпуклостью, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью.

Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, еще в их городке. Он лет семи гуляет в праздничный вечер с отцом. Время серенькое, день удушливый, местность
Совершенно такая же, как уцелела в его памяти. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак. Там всегда была толпа. Там орали, хохотали, ругались, пели и дрались.

Видит он, что возле кабака стоит большая телега, в которую запряжена маленькая, тощая, крестьянская клячонка. Но вот становится очень шумно, из кабака выходят пьяные-препьяные большие такие мужики. «Садись, все садись! - кричит один, еще молодой, с толстою такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, - всех довезу, садись!» Но раздается смех и восклицания:
- Этака кляча не повезет! Да ты, Миколка, в уме ли! Ей уже лет двадцать будет.
- Садись, всех довезу, - кричит Миколка, взяв кнут, - вскачь пущу.
В толпе раздается смех. В телегу набивается человек шесть парней и одна баба. Два парня берут по кнуту и помогают Миколке.

- Засеку, - кричит Миколка, и все трое хлещут клячу в остервенении.
Лошадка еле-еле сдвинула воз с места.


 






- Папочка, папочка, - кричит Родя отцу, - бедную лошадку бьют!
- Пойдем, пойдем, - говорит отец, - пьяные, шалят дураки, пойдем, не смотри! - хочет увести его, но он вырывается из рук, бежит к лошадке. Она задыхается, чуть не падает.
- Эх, ешь те комары! - неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю и берет железный лом. - Берегись! - кричит он и что есть силы огорошивает свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
- Доконал! - кричат в толпе.
- А зачем вскачь не шла!

- Мое добро! - кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит, будто жалея, что уже некого больше бить.
- Ну и впрямь, знать, на тебе креста нет! - кричат из толпы многие голоса.
А бедный мальчик уже не помнит себя. С криком он бросается к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза и в губы... Потом вдруг вскакивает и бросается со своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец хватает его и выносит из толпы. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть и просыпается в ужасе, весь в поту.

- Слава Богу, это только сон! - сказал он, переводя дыхание.
Все тело его было как бы разбито; смутно и темно на душе.
- Боже! - воскликнул он, - да неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп...
Он встал на ноги и пошел в сторону дома. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно.