Известный русский философ XX века Н.А. Бердяев так отзывался о начале творческого пути М. Горького: «Горький выступил в литературе со своим освежающим словом и в первых рассказах своих был силен, оригина­лен и талантлив. Нужно было миру рассказать о бося­ках и их бунте. Эта новая сила босячества действовала ослепительно на современное общество и имела успех в самых буржуазных кругах... Все признали, что босяки Горького — сила бунтарская и революционная» («Рево­люция и культура»).

Раннее творчество Горького (девяностые годы XIX века) представляют два потока, творческое и реалистическое начала, сливающиеся в единое художественное целое. Писатель стремится уйти от серой, будничной жизни в мечту и сказку. Он был уверен, что «настало время нуж­ды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого тако­го..., чтобы не было похоже на жизнь, а было выше ее, лучше, красивее. Обязательно нужно, чтобы теперешняя литература немножко начала прикрашивать жизнь, и, как только она это начнет, — жизнь прикрасится, то есть люди заживут быстрее, ярче» (Из письма к Чехову, 1900 год).

Такая установка приводит к созданию целого цикла романтических произведений: «Макар Чудра», «Девуш­ка и смерть», «О маленькой фее и молодом чабане», «Хан и его сын», «Старуха Изергиль», «Песня о Соколе».

Важнейшей чертой романтического творчества Горь­кого исследователь В.В. Михайловский считал образ «прекрасного мира», чьими представителями являются исключительно цельные, яркие, сильные, смелые нату­ры, очерченные резко, без полутонов: Лойко Зобар, Рад- да, старый хан, Данко, Сокол... Писатель откровенно лю­буется ими, неслучайно подчеркнута их внешняя красо­та. Вот, к примеру, как представляется молодой цыган Лойко Зобар: «Усы легли на плечи и смешались с кудря­ми, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка — целое сол­нце, ей-богу! Точно его ковали из одного куска железа вместе с конем. Стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь! Будь я проклят, коли я его не любил уже, как себя, раньше, чем он мне слово сказал или просто заметил, что и я тоже живу на белом свете».

А вот описание цыганки Радды: «Ты Нонку мою зна­ешь? Царица-девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя — много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает» («Макар Чудра»).

А вот общий портрет молдаван, молодых сборщиков винограда: «Они шли, пели и смеялись; мужчины — брон­зовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; жен­щины — веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распу­щены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал моне­тами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он словно прыгал через что-тО невиди­мое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их го­лов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их все прекраснее» («Старуха Изергиль»).


 





Главное в героях ранних романтических произведе­ний Горького — активное отношение к жизни, способ­ность бороться за свои нравственные идеалы и отстаи­вать их даже ценою своей жизни. И дело даже не в смер­ти героя, хотя мотив смерти в таких ситуациях устойчив (погибают Радда и Зобар, погибает Данко, погибает Со­кол), а в идеях, которые они защищают. Лойко Зобар не может уронить честь и унизиться даже перед горячо любимой девушкой; умирая, Сокол мечтает лишь о том, чтобы еще раз подняться в свободное пространство неба и сразиться с врагом напоследок; ценой своей жизни Данко, вырвав из груди пылающее сердце и освещая им путь, выводит людей из гиблого леса. Но память о них не умирает. Прекрасная история любви Зобара и Радды живет в рассказах Макара Чудры; о гибели гордого Со­кола слагает торжественную песнь море и, рокоча и уда­ряя волнами о прибрежные скалы, исполняет его; искры от пылающего любовью к людям сердца Данко все еще появляются в степи перед грозой...
Истоки романтического искусства писатель находит в интернациональном фольклоре народов Поволжья, Крыма, Кавказа, цыган, молдаван...

Природа является обязательной частью «прекрасно­го мира». Природа выступает как бы действующим ли­цом в ряде рассказов: «Макар Чудра», «Старуха Изер­гиль», «Песня о Соколе»... И сам рассказ обычно звучит на просторе, сливаясь со свободой стихией моря, степи, ветра, неба.

Вот, например, как открывается рассказ «Макар Чуд­ра»: «С моря дул влажный, холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его поры­вы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бро­сали их в костер, раздувая пламя; окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и пугливо отодвигаясь, откры­вала на миг слева — безграничную степень, справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Ма­кара Чудры, старого цыгана...»

А легенда о Данко завершается таким описанием: «И вот лес расступился перед ними, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого доясдем. Гроза была там, сзади них, над лесом, а тут сия­ло солнце, вздыхала степь, блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река... Был вечер, и от лучей заката река казалось красной, как та кровь, что била го­рячей струей из разорванной груди Данко...»
И подобных примеров можно приводить множество.

А.В. Луначарский заметил, что никто до Горького не создал такого фона, он «почти не может подойти к че­ловеку, начать рассказ или главу романа без того, что­бы не глянуть на небо, не посмотреть, что делают солн­це, луна и звезды и вся несказанная палитра небесного свода с изменчивым волшебством облаков».