А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
Хозяева и жертвы «темного царства» - сочинение


«Гроза», как вы знаете, представляет нам идиллию «темного  царства», которое мало-помалу освещает нам Островский своим  талантом. Люди, которых вы здесь видите, живут в благословенных  местах: город стоит на берегу Волги, весь в зелени; с крутых   берегов видны далекие пространства, покрытые селеньями и нивами;  летний благодатный день так и манит на берег, на воздух, под   открытое небо, под этот ветерок, освежительно веющий с Волги. И  жители, точно, гуляют иногда по бульвару над рекой, хотя уж и  пригляделись к красотам волжских видов; вечером сидят на   завалинках у ворот и занимаются благочестивыми разговорами; но   больше проводят время у себя дома, занимаются хозяйством, кушают,  спят, - спать ложатся очень рано, так что непривычному человеку  трудно и выдержать такую сонную ночь, какую они задают себе.  Но что же им делать, как не спать, когда они сыты?

Их жизнь течет  ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому  что не доходят до них; царства могут рушиться, новые страны   открываться, лицо земли может изменяться как ему угодно, мир   может начать новую жизнь на новых началах, - обитатели города  Калинова будут себе существовать по-прежнему в полнейшем   неведении об остальном мире.

 Смолоду еще показывают   некоторую любознательность, но пищи взять ей неоткуда: сведения   заходят к ним  только от странниц, да и тех уж нынче немного,  настоящих-то; приходится довольствоваться такими, которые «сами,  по немощи своей, далеко не ходили, а слыхать много слыхали»,  как Феклуша в «Грозе». От них только и узнают жители Калинова  о том, что на свете делается; иначе они думали бы, что весь свет  таков же, как и их Калинов, и что иначе жить, чем они,   совершенно невозможно. Но и сведения, сообщаемые Феклушами, таковы,  что не способны внушить большого желания променять свою жизнь  на иную.

Феклуша принадлежит к партии патриотической и в   высшей степени консервативной; ей хорошо среди благочестивых и  наивных калиновцев: ее и почитают, и угощают, и снабжают всем  нужным; она пресерьезно может уверять, что самые грешки ее   происходят оттого, что она выше прочих смертных: «простых людей,  - говорит, - каждого один враг смущает, а к нам, странным   людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено, вот и надо их  всех побороть». И ей верят. Ясно, что простой инстинкт   самосохранения должен заставить ее сказать хорошего слова о том, что в  других землях делается.

И это вовсе не оттого, чтобы люди эти были глупее и   бестолковее многих других, которых мы встречаем в академиях и  ученых обществах. Нет, все дело в том, что они своим   положением, своею жизнью под гнетом произвола все приучены уже  видеть безотчетность и бессмысленность и потому находят   неловким и даже дерзким настойчиво доискиваться разумных   оснований в чем бы то ни было. Задать вопрос - на это их еще  станет; но если ответ будет таков, что «пушка сама по себе, а  мортира сама по себе», - то они уже не смеют пытать дальше и  смиренно довольствуются данным объяснением. Секрет   подобного равнодушия к логике заключается прежде всего в   отсутствии всякой логичности в жизненных отношениях.

Ключ этой  тайны дает нам, например, следующая реплика Дикого в   «Грозе». Кулигин, в ответ на его грубость, говорит: «За что, сударь  Савел Прокофьич, честного человека обижать изволите?»   Дикой отвечает вот что: «Отчет, что ли, я стану тебе давать! Я и  поважнее тебя никому отчета не даю. Хочу так думать о тебе, так  и думаю! Для других ты честный человек, а я думаю, что ты  разбойник, - вот и все. Хотелось тебе это слышать от меня? Так  вот слушай! Говорю, что разбойник, и конец. Что ж ты,   судиться, что ли, со мною будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу  - помилую, захочу - раздавлю». 

Какое теоретическое рассуждение может устоять там, где  жизнь основана на таких началах! Отсутствие всякого закона,  всякой логики - вот закон и логика этой жизни. Это не   анархия, но нечто еще гораздо худшее (хотя воображение   образованного европейца и не умеет представить себе ничего хуже   анархии).


 
Положение общества, подверженного такой анархии (если только она возможна), действительно ужасно. В самом деле, что ни говорите, а человек один, предоставленный самому себе, не много надурит в обществе и очень скоро почувствует необходимость согласиться и сговориться с другими в видах общей пользы. Но никогда этой необходимости не почувствует человек, если он во множестве подобных себе находит обширное поле для упражнения своих капризов и если в их зависимом, униженном положении видит постоянное подкрепление своего самодурства. Но - чудное дело! - в своем непререкаемом, безответственном темном владычестве, давая полную свободу своим прихотям, ставя ни во что всякие законы и логику, самодуры русской жизни начинают, однако же, ощущать какое-то недовольство и страх, сами не зная перед чем и почему. Все, кажется, по- прежнему, все хорошо: Дикой ругает кого хочет; когда ему говорят: «как это на тебя никто в целом доме угодить не может!» - он самодовольно отвечает: «вот поди ж ты!» Кабанова держит по-прежнему в страхе своих детей, заставляет невестку соблюдать все этикеты старины, ест ее, как ржа железо, считает себя вполне непогрешимой и ублажается разными Феклушами. А все как-то неспокойно, нехорошо им. Помимо их, не спросясь их, выросла другая жизнь, с другими началами, и хотя далеко она, еще и не видна хорошенько, но уже дает себя предчувствовать и посылает нехорошие видения темному произволу самодуров. Они ожесточенно ищут своего врага, готовы напуститься на самого невинного, на какого-нибудь Кулигина; но нет ни врага, ни виновного, которого могли бы они уничтожить: закон времени, закон природы и истории берет свое, и тяжело дышат старые Кабановы, чувствуя, что есть сила выше их, которой они одолеть не могут, к которой даже и подступить не знают как. Они не хотят уступать (да никто покамест и не требует от них уступок), но съеживаются, сокращаются; прежде они хотели утвердить свою систему жизни, навеки нерушимую, и теперь тоже стараются проповедовать; но уже надежда изменяет им, и они, в сущности, хлопочут только о том, как бы на их век стало… Кабанова рассуждает о том, что «последние времена приходят», и когда Феклуша рассказывает ей о разных ужасах настоящего времени - о железных дорогах и т.п., - она пророчески замечает: «И хуже, милая, будет». - «Нам бы только не дожить до этого», - со вздохом отвечает Феклуша. «Может, и доживем», - фаталистически говорит опять Кабанова, обнаруживая свои сомнения и неуверенность. А отчего она тревожится? Народ по железным дорогам ездит, - да ей-то что от этого? А вот видите ли: она, «хоть ты ее всю золотом осыпь», не поедет по дьявольскому изобретению; а народ ездит все больше и больше, не обращая внимания на ее проклятия; разве это не грустно, разве не служит свидетельством ее бессилия? Об электричестве проведали люди, - кажется, что тут обидного для Диких и Кабановых? Но, видите ли, Дикой говорит, что «гроза в наказанье нам посылается, чтоб мы чувствовали», а Кулигин не чувствует или чувствует совсем не то, и толкует об электричестве. Разве это не своеволие, не пренебрежение властью и значением Дикого? Не хотят верить тому, чему он верит, - значит, и ему не верят, считают себя умнее его; рассудите, к чему же это поведет? Недаром Кабанова замечает о Кулигине: «Вот времена-то пришли, какие учителя появились! Коли старик так рассуждает, чего уж от молодых-то требовать!» И Кабанова очень серьезно огорчается будущностью старых порядков, с которыми она век изжила. Она предвидит конец их, старается поддержать их значение, но уже чувствует, что нет к ним прежнего почтения, что их сохраняют уже неохотно, только поневоле, и что при первой возможности их бросят. Она уже и сама как-то потеряла часть своего рыцарского жара; уже не с прежней энергией заботится она о соблюдении старых обычаев, во многих случаях она уже махнула рукой, поникла пред невозможностью остановить поток и только с отчаянием смотрит, как он затопляет мало-помалу пёстрые цветники ее прихотливых суеверий. Оттого, разумеется, внешний вид всего, на что простирается их влияние, более сохраняет в себе старины и кажется более неподвижным, чем там, где люди, отказавшись от самодурства, стараются уже только о сохранении сущности своих интересов и значения; но в самом-то деле внутреннее значение самодуров гораздо ближе к своему концу, нежели влияние людей, умеющих поддерживать себя и свой принцип внешними уступками. Оттого-то так и печальна Кабанова, оттого-то так и бешен Дикой: они до последнего момента не хотели укротить своих широких замашек и теперь находятся в положении богатого купца накануне банкротства.





Ну а если Вы все-таки не нашли своё сочинение, воспользуйтесь поиском
В нашей базе свыше 20 тысяч сочинений

Сохранить сочинение:

Сочинение по вашей теме Хозяева и жертвы «темного царства». Поищите еще с сайта похожие.

Сочинения > Гроза > Хозяева и жертвы «темного царства»
Гроза

Гроза


Сочинение на тему Хозяева и жертвы «темного царства», Гроза