Человек оказывается вечно неудовлетворенным и внутренне не застывшим. Он не может, подобно природной стихии, пребывать в каком-то одном состоянии - покоя или бури. Закон его жизни - мятеж. Это единственная реальность, которую он чувствует. Все остальное однозначно - определенные состояния неведомы для него. Внутренняя непримиренность противоречивых чувств порождает и внешнюю противоречивость. Коллизия внутри человека перебрасывается во внешний мир и развивается в двух планах. Контраст составляют в этом смысле первые строки «Паруса» с его последними строками. Начав с внешней картины («Белеет парус одинокий В тумане моря голубом!..»), Лермонтов заканчивает картиной внутренне неразрешимых противоречий («А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!»), где образы бури и покоя, не утрачивая точного значения, приобретают смысл символов, характеризующих внутренние переживания.

Этот конечный перенос конфликта внутрь подготовлен предшествующими четверостишиями, где каждой внешней картине противопоставлена глубокая духовная коллизия. Вместе с тем неразрешенность конфликта «паруса» и «моря» бросает его между человеком и жизнью, а противоречивое состояние покоя-бури выступает не только в соотнесенности с законом природной стихии, по своей воле становящейся то бурей, то покоем, но осознается как печальная необходимость, которую человек не волен изменить. Вечная неудовлетворенность препятствует счастью человека, и он, противопоставляя себя стихии, одновременно тоскует по естественным, внутренне непротиворечивым ее проявлениям. В дальнейшем именно такие состояния будут казаться иногда Лермонтову подлинным счастьем и блаженством («Выхожу один я на дорогу…»). В ранней лирике они наводят тоску и грусть на поэта и его героя, преодолеваемые, однако, жаждой непосредственного деяния.


 



В «Парусе» видно стремление Лермонтова слить картины природы с субъективными переживаниями личности. В ранней лирике объективный мир почти не подвергается анализу. Его роль в лирических произведениях служебна: он существует почти только для того, чтобы личность могла высказать свои суждения о нем, свое отношение к нему или чтобы на его фоне предельно обнажить свои переживания. Внешний мир всюду предстает в самых общих, устойчивых характеристиках, с непременным отрицательным знаком, за исключением картин природы.


В лирике 1837-1841 годов ощутимо изменяется отношение поэта к объективному миру, к чужому сознанию, в том числе и к сознанию толпы. В зрелой лирике объективный, внешний по отношению к герою мир начинает занимать все более заметное место; Лермонтов теперь стремится к тому, чтобы его личное переживание получало объективную основу, и не только в общем плане, но и как данное, конкретное чувство, обусловленное конкретными обстоятельствами. Отсюда возрастает и интерес к внешнему миру. В стихотворениях появляются точные бытовые реалии, указываются время, те или иные социальные явления. Лермонтов отказывается от напряженного автобиографизма ранних произведений, стихотворения его приобретают более обобщенный смысл. Все это связано с изменениями не только формы, но и содержания. Конкретизировались сами идеалы поэта, что не могло не отразиться на качестве стихотворений, на принципах поэтики.

Герой Лермонтова чувствует свою полную разобщенность со светской толпой и с поколением, к которому он принадлежит. Трагическая коллизия еще более углубляется в результате разлада с самим собой, со своими мечтами, которые теперь кажутся вовсе несбыточными. Недовольство героя направлено и на внешний мир, и на себя. Единственным выходом из бесполезных и тягостных мечтаний все чаще выступает смерть или уже знакомое погружение в нирвану. Конфликт в душе поэта обусловливается внешними обстоятельствами жизни и связан с общим развитием мира, идущего по пути «просвещенья». Тема противоположности чистой, младенческой непосредственности «хитрым» и коварным устремлениям века занимает теперь у Лермонтова гораздо больше места, чем это было в ранней лирике, где не было столь острого конфликта меж «веком минувшим» и «веком нынешним».