Чем выше поэт, тем больше он принадлежит обществу,   среди которого родился, тем теснее связано развитие, направление  и даже характер его таланта с историческим развитием   общества. Пушкин начал свое поэтическое поприще «Русланом и   Людмилою». Это была шалость гения после первой   опорожненной им чаши на светлом пиру жизни. Лермонтов начал   историческою поэмою, мрачною по содержанию, суровою и   важною по форме. В первых своих лирических произведениях   Пушкин явился провозвестником человечности, пророком высоких  идей общественных; но эти лирические стихотворения были  столько же полны светлых надежд, предчувствия торжества,  сколько силы и энергии. В первых лирических произведениях  Лермонтова, разумеется тех, в которых он особенно является  русским и современным поэтом, также виден избыток   несокрушимой силы духа и богатырской силы в выражении; но в них  уже нет надежды, они поражают душу читателя безотрадностью,  безверием в жизнь и чувства человеческие, при жажде жизни и  избытке чувства.

Да, очевидно, что Лермонтов поэт совсем другой эпохи и что его  поэзия - совсем новое звено в цепи исторического развития  нашего общества.  Первая пьеса Лермонтова  называется «Бородино». Поэт   представляет молодого содцата, который спрашивает старого служаку:  - Скажи-ка, дядя, ведь недаром  Москва, спаленная пожаром,  Французу отдана? Вся основная идея стихотворения выражена во втором   куплете, которым начинается ответ старого солдата: 

    * Да, были люди в наше время, 
    * Не то что нынешнее племя; 
    * Богатыри - не вы! 
    * Плохая им досталась доля: 
    * Немногие вернулись с поля… 
    * Не будь на то господня воля, 
    * Не отдали б Москвы!

 Эта мысль - жалоба на настоящее поколение, дремлющее в  бездействии, зависть к великому прошедшему, столь полному  славы и великих дел. Дальше мы увидим, что эта тоска по   жизни внушила нашему поэту не одно стихотворение, полное   энергии и благородного негодования.

В 1838 году  была напечатана его поэма «Песня про  царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца  Калашникова».  Здесь поэт от настоящего мира не   удовлетворяющей его русской жизни перенеся в её историческое   прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в  глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним  всем существом своим, обвеялся его звуками, усвоил себе склад  его старинной речи, простодушную суровость его нравов,   богатырскую силу и широкий размет его чувства и, как будто   современник этой эпохи, принял условия ее грубой и дикой   общественности, со всеми их оттенками, как будто бы никогда и не  знавал о других, - и вынес из нее вымышленную быль, которая  достовернее всякой действительности, несомненнее всякой   истории.


 





В таланте великом избыток внутреннего, субъективного   элемента есть признак гуманности. Не бойтесь этого направления:  оно не обманет вас, не введет вас в заблуждение. Великий поэт,  говоря о себе самом, о своем я, говорит об общем - о   человечестве, ибо в его натуре лежит все, чем живет человечество. И  потому в его грусти всякий узнаёт свою грусть, в его душе   всякий узнаёт свою и видит в нем не только поэта, но и человека,  как написать сочинение  87  брата своего по человечеству. Признавая его существом   несравненно высшим себя, всякий в то же время сознает свое родство  с ним. По этому признаку мы узнаём в нем поэта русского,   народного, в высшем и благороднейшем значении этого слова, -   поэта, в котором выразился исторический момент русского   общества. И все такие его стихотворения глубоки и   многозначительны; в них выражается богатая дарами духа природа, благородная  человеческая личность.  Через год после напечатания «Песни…»

Лермонтов   вышел снова на арену литературы с стихотворением «Дума»,   изумившим всех алмазною крепостию стиха, громовою силой   бурного одушевления, исполинской энергиею благородного   негодования и глубокой грусти.

Поэт говорит о новом поколении, что он смотрит на него с  печалью, что его будущее «иль пусто, иль темно», что оно   должно состариться под бременем познанья и сомненья; укоряет его,  что оно иссушило ум бесплодною наукою. В этом нельзя   согласиться с поэтом: сомненье - так; но излишества познания и   науки, хотя бы и «бесплодной», мы не видим: напротив,   недостаток познания и науки принадлежит к болезням нашего   поколения…

Хорошо бы еще, если б взамен утраченной жизни мы   насладились хоть знанием: был бы хоть какой-нибудь выигрыш! Но  сильное движение общественности сделало нас обладателями   знания без труда и учения, - и этот плод без корня, надо   признаться, пришелся нам горек: он только пресытил нас, а не напитал,  притупил наш вкус, но не усладил его.

    * Мы в этом   отношении - без вины виноваты. 
    * Богаты мы, едва из колыбели, 
    * Ошибками отцов и поздним их умому 
    * И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, 
    * Как пир на празднике чужом? 

Какая верная картина! Какая точность и оригинальность в  выражении! Да, ум отцов наших для нас - поздний ум: великая  истина!  Эти стихи писаны кровью; они вышли из глубины   оскорбленного духа: это вопль, это стон человека, для которого   отсутствие внутренней жизни есть зло, в тысячу раз ужаснейшее  физической смерти! И кто же из людей нового поколения не   найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии,   пустоты внутренней и не откликнется на него своим воплем,   своим стоном?.. Если под «сатирою» должно разуметь не невинное  зубоскальство веселеньких остроумцев, а громы негодования,   грозу духа, оскорбленного позором общества, - то «Дума»  Лермонтова есть сатира, и сатира есть законный род поэзии.