Одический пафос сочетается в ней с элегическими интонациями, последние же являются в зависимости от степени и качества переживания лирического героя. Классическая элегия, как правило, не знала подобного нарушения интонационного единства: интонация в элегии определялась стилем и общим характером переживания, в то время как в лирическом монологе она целиком подчинена лирическому содержанию. Было бы неразумно говорить и о возрождении одических принципов, потому что конкретное поэтическое содержание определяет ту или иную  форму непосредственного выражения.

Таким образом, в лирическом монологе и элементы оды, и элементы элегии утратили свои былые, определяемые жанром и стилем особенности и подчинились конкретному лирическому содержанию. Основную роль стала играть естественная интонация, наиболее искренне и непосредственно, передающая переживания лирического героя. Лирический монолог явился повой жанровой формой на пути сближения литературы с жизнью.

Критики 40-х годов (С. Шевырев, А. Никитенко) особенно ополчились, как указывал Белинский, на стихотворение «И скучно и грустно», увидев в нем те же элегические отцветшие надежды, что и в эпигонской лирике. Справедливо дав им отпор, Белинский первый заметил в лирике Лермонтова единство жизнеощущения, своеобразный взгляд поэта на жизнь, что позволило ему усмотреть в ней нечто большее, чем элегические чувствования. На первый взгляд, стихотворение «И скучно и грустно» повторяет привычные элегические мотивы грусти, уныния и смерти. Но тотчас поражает в нем естественность, искренность интонации глубокого раздумья, размышления о своем одиночестве, о любви, о желаниях. Философско-социальные раздумья чрезвычайно характерны для позднего Лермонтова. Его переживания передаются посредством живой интонации, обнажающей реальный психологический подтекст. Лирический герой как бы разговаривает сам с собой, размышляет вслух. Отсюда многочисленные вопросы, недоговоренности, разговорная интонация и соответствующая ей бытовая, прозаическая лексика. Чрезвычайно важной представляется и характерная для монологической речи недоговоренность, разрыв последовательного хода мыслей. Вот типичный пример:

    * Любить - но кого нее?
    * на время не стоит труда,
    * А вечно любить невозможно…
    * В себя ли заглянешь?
    * там прошлого нет и следа,

 




    * И радость, и муки, и все там ничтожно…
    * Что страсти? ведь рано иль поздно их сладкий недуг
    * Исчезнет при слове рассудка,
    * И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
    * Такая пустая и глупая шутка!

В переходе от завершающей первое четверостишие мысли к другой, выраженной в вопросе «Что страсти?», как бы прерван последовательный ход мысли, однако он чувствуется во внутреннем монологе: не произнесено слово, но ход мысли ясен. Нарушение логического хода речи возмещается внутренней логикой мысли. В приведенном отрывке слышна прерывистая внутренняя речь, оттеняющая трагизм раздумий лирического героя. Таким образом, в лирическом монологе соединяются и дополняют друг друга две различные формы выражения,

В зрелой лирике Лермонтова лирический монолог приобретает уже отмеченные черты философского, социального раздумья, являясь основной формой выражения переживания лирического героя. Таковы «Дума», «Смерть поэта», «И скучно и грустно», «Отчего», «Сосед», обе «Молитвы», «Не верь себе», «Как часто, пестрою толпою окружен…», «Соседка», «Оправдание», «Родина», «Последнее новоселье», «Договор», «Сон», «Благодарность». Стихотворение «Благодарность» во многом близко стихотворению Н. Огарева «Прощание с краем, откуда я не уезжал». Однако у Огарева нет той горькой иронии, которая придает особое своеобразие лермонтовскому монологу и оттеняет его внутренний трагизм.

Стихотворение полемично и направлено, как установил Б. Бухштаб, против стихотворения В. И. Красова «Молитва», оканчивающегося словами: «Благодарю, творец, за все  благодарю». Лермонтов пародирует не только стихотворение Красова, но и вообще молитвенную интонацию, совмещая молитву с иронией. Так возникает начальная строка, в которой дважды повторено «за все». Дальнейшее развитие лирического содержания выдерживается в том же тоне. Эмоциональное нарастание достигает своего апогея в итоговой строке «Молитвы» («За все, чем я обманут в жизни был…»), и, наконец, смена интонации скрытой горечи на открытую иронию и прямую насмешку звучит заключительным аккордом, переосмысляющим всю тему, вкладывающим иронию в самое название лирического монолога.