Опровергая бытующее, особенно за рубежами нашей страны, мнение, будто северный человек поет бездумно обо всем, что видят его глаза, он писал в статье «Песня человека северного сияния»: «Нет, песня человека северного сияния — это не просто детский восторг или бездумная импровизация чуткой к природе души... В ней нередко спрессованы века, боль сердец, думы человека, судьбы народа... Возрождая сказки и ведения веков на страницах книг, слово-дух северных писателей очеловечивает солнце, воду, деревья, но не теряет за ними человека, раскрывает через них душу человека, его думы, заботы. Человек северного сияния и в дореволюционной беллетристике не раз становился объектом песни. Но даже в лучших образцах она была всего-навсего экзотичной мелодией, а не реалистическим исследованием. В этих произведениях человек северного сияния, одетый в шкуру, живущий в чуме из шкур, вставал таким же непонятным и таинственным существом, как безмолвная тундра с вечным снегом, как дремучая тайга с ее красивыми оленями, белками, соболями.

Произведения первых писателей Севера и Дальнего Востока — удэгейца Джанси Кимонко, юкагиров Тэкки Одулока и Семена Курилова, нивха Владимира Санги, чукчи Юрия Рытхэу, нанайца Григория Ходжера — показали человека из малого рода, высветили его изнутри, изобразили истинное его лицо. Оказалось, что ничто человеческое северянину не чуждо»2. Они изобразили северного человека так, что в его жизни, мыслях, чувствах люди, живущие во всех концах Земли, находят «немало созвучного» собственным ощущениям, надеждам, стремлениям. Мало того, «такие писатели, как Ю. Рытхэу, Ю. Шесталов, В. Санги, Гр. Ходжер, используя в своем творчестве сказки, легенды, обогатили реалистический принцип образного показа жизни»,— справедливо заключал монгольский литературовед Ц. Хасбатор. Плодотворное влияние их творчества испытали и С. Залыгин, и В. Астафьев, и Ч. Айтматов...



 





Кроме знания жизни, у чукчей, манси, ханты, когда они начинали литературную деятельность, было две надежные опоры: фольклор своего народа и русская литература. Последнюю многие из них изучали, будучи студентами в Ленинградском институте народов Севера, а некоторые, например Юрий Рытхэу, Владлен Леонтьев, и переводили на родной язык. Собственно, Пушкин и навел Юрия Рытхэу на мысль: «А ведь у моего народа, на моей Чукотке есть немало похожего...» Нивх Владимир Санги, читая письмо М. Горького, адресованное детям Сахалина, подумал; «А почему и мне не попробовать писать стихи, рассказы?»

Разумеется, верными помощниками в нелегком литературном деле стали для них книги первых аборигенов: коряка Кецая Кеккетына, эвенка Николая Тарабукина, юкагира Тзкки Одулока, а также всех, кто писал о их народах и землях, начиная с В. Серошевского, В. Богораза (Тана), В. Арсеньева и кончая Т. Семушкиным, Н. Шундиком. Какие бы просчеты в изображении последними жизни людей Дальнего Востока и Крайнего Севера ни обнаруживались, главное не забывалось: произведения этих писателей стали ранним лучом